— А вам не все ли равно? — удивился Лобов.
— Запрет научных исследований — это преступление. Вы не должны были так поступать.
— Послушайте, Пратов, сначала вы говорите, что вам создали идеальные условия для работы, а потом о Запрете, как о преступлении. Не находите, что эти ваши заявления противоречат друг другу? Неужели слова старых ученых больше не подчиняются логике?
— И все-таки я хотел бы знать!
— О чем? Про идеальные условия или про Запрет? Вы меня запутали. Отвечу так: какая лично вам разница? Мне кажется, что наши планы не должны вас заботить. Точно так же, как меня совершенно не интересует, почему вы изучаете галактики Цвики.
— Зачем вы меня вызвали?
— Хотелось бы узнать ваше мнение о Зимине.
— Я не стукач.
Лобов рассмеялся.
— Для ученого вы слишком ограниченный человек. Из всего возможного набора объяснений вы выбрали самое примитивное и бессмысленное. Компромат на Зимина уже собран, без вашей помощи. Это никак не отразится на его судьбе. Мы бы хотели, чтобы он спокойно продолжал свою работу. Ваше мнение на его судьбу не повлияет.
— Он будет работать на Коллегию? Хотите поступить с ним так же, как поступили со мной?
— Вы, вроде бы, довольны. Будет доволен и он. Это я могу обещать.
— Но он больше наукой не занимается.
— Да, я знаю, он — писатель.
— Вам с ним не справиться!
— Почему?
— Он не будет плясать под вашу дудку.
— У нас нет дудки.
— У него останется право писать то, что он захочет? Вы не будете заставлять его врать?
— Конечно! — Лобов улыбнулся. — Нас интересует его способность сочинять самостоятельно, без подсказки. Вы считаете, что он справится?
— Если вы говорите правду, то вам не найти лучшей кандидатуры. Это все?
— Да.
— То есть вы вызвали меня на тайную встречу только для того, чтобы поговорить о Зимине?
— В общем, да, — улыбнулся Лобов. — Возвращайтесь к работе. Для счастливого будущего, которое всех нас ожидает, чрезвычайно важно все, что вы делаете.
— Неужели?
— Нет, конечно, но людям обычно нравится, когда я так говорю.
Полтора часа пролетели незаметно. Наверное, Зимин задремал. Клавдия разбудила его и напоила кофе. «Пора, не расслабляйся». Он почувствовал, как к нему медленно возвращается ощущение реальности, это было приятно. Чтобы проснуться окончательно, он постарался запомнить приснившийся сюжет про Пратова. Часто куски сна или внезапно возникшие яркие образы оказываются важнее для писателя, чем тщательнейшие наблюдения за жизнью реальных людей.
— Ты должен быть во всеоружии, Зимин, — сказала тетя Клава твердо. — От вашей встречи слишком многое зависит, я не могу допустить твоего поражения! Мне не нравится то, что Лобов до сих пор с тобой не поговорил. По-моему, это его бесит.
— К чему я должен готовиться? К соревнованию или сражению?
— Я бы назвала это испытанием. Твои представления будут разбиты и уничтожены. И тут ничего не поделаешь. Приготовься и смирись.
— В моем случае о представлениях следует переживать в последнюю очередь.
— Да. Я помню. Ты всегда говорил, что представления штука напускная, главное — логика, факты и причинно-следственные зависимости. Но Лобову от тебя нужно совсем другое — писательское чутье.
— Это что за зверь?
— Тебе лучше знать.
— А вдруг после нашего разговора будут разбиты его представления? Случаются же чудеса.
— О, это будет замечательно! Мне кажется, что Лобов ждет от тебя именно новых идей, с которыми бы он смог согласиться или поспорить, чтобы еще раз подтвердить свою правоту. Он относится к стереотипам точно так же, как и ты — с презрением. Ваши взгляды различаются сущим пустяком. Тебе принять взгляды Лобова мешает рудиментарная звериная привязанность к морали. Ему согласиться с тобой не дает абсолютное пренебрежение моралью. Но если послушать, говорите вы почти одно и то же. Парадокс.
— Как известно, дьявол прячется в деталях! Странные вещи ты говоришь, тетя. Я даже немного разволновался, словно должен участвовать в философском диспуте на неизвестную тему. Боюсь, что без подготовки буду выглядеть бледно, стану мальчиком для битья. Как бы ты во мне не разочаровалась.