— Каком? — спросила Лариса.
— Если у людей и в самом деле есть душа.
— Я верю в это.
— Ладно. Не собираюсь тебя переубеждать, хочу только спросить. Ты понимаешь, что не сможешь посещать театр, когда родишь ребенка?
— Буду оставлять его с тобой. А потом он подрастет, и мы будем ходить в театр вместе.
— Твои великие режиссеры ошибаются, бессмертному человеку не нужна душа. Она просто не способна пройти твой хваленый естественный отбор.
— Я все равно хочу ребенка.
— Знаю, — сказал Лагров.
Лариса не обратила внимания на то, с какой грустью он произнес свое «знаю». Лагров согласился, остальное ее не интересовало.
— Сейчас мы пройдем в зал. Режиссеры лучше, чем я, объяснят тебе философию эволюции. Сегодня расскажут, как правильно воспитывать бессмертного ребеночка. Тебе будет полезно послушать умных людей.
Раздался мелодичный сигнал — это было долгожданное приглашение занять места в зрительном зале. К немалому удивлению Лагрова зрителей собралось довольно много. Вокруг него раздавался ровный гул — люди негромко переговаривались, рассаживались в кресла, непривычно громко работали кондиционеры. Так, казалось из ничего, создавалась уникальная атмосфера будущего спектакля-проповеди. Лагров разглядывал лица зрителей и не мог отделаться от впечатления, что все они находятся в гипнотическом трансе. А ведь спектакль еще даже не начался. Он и сам чувствовал, что его охватило необычное воодушевление, природу которого понять было сложно.
— Чувствуешь, как тебя пробирает священный трепет приобщения к прекрасному? — спросила Лариса. — Это и есть — магия театра.
— Спектакль еще не начался, — возразил Лагров.
— Это только так кажется.
Свет стал медленно гаснуть. Наверное, и в этом был свой мистический смысл. Удачный способ приобщения к тайне. Мелочей не бывает.
Возникла небольшая, но выразительная пауза. Четыре секунды в полной темноте. Потом что-то глухо щелкнуло, и сцену осветили. Зрители в зале остались в темноте. Они превратились в расплывчатые силуэты. Наверное, и это было задумано режиссерами. Дешевый прием, впрочем, работающий. Лагров обратил внимание на чуть заметно дрожащие руки Ларисы, ее явно проняло.
На сцене появились два живых человека. Это Лагрова удивило, он был уверен, что в современном театре живых актеров давно уже заменили голографические копии. Но здесь все было по-настоящему. Лагрову даже показалось сначала, что это люди, не связанные со спектаклем. Рабочие сцены или как их там правильно называть. Но не персонажи, не действующие лица. Наверное, потому что они стояли молча, не выкрикивали текст. От них нельзя было оторвать взгляд. Они притягивали внимание. Зрители были готовы к эмоциональному единению с актерами.
Один из них, маленький и рыженький, заговорил первым. Голос у него был требовательный, неприятный и резкий. Второй, высокий и трогательно сутулый, пытался оправдаться. Лагров не сразу сообразил, что не разбирает слов. Но в этом не было нужды, и так все было понятно. Сын (маленький и рыжий) пытается объяснить своему отцу (высокому и сутулому) какие-то очевидные истины, а тот делает вид, что не понимает. Типичная жизненная история. Лагров безоговорочно принял сторону сына. Это только так говорится, что отец всегда относится к своему сыну с пониманием, а на самом деле отцы сумасброды и тираны. «Знаем, проходили», подумал он.
— Тебе нравится? — спросила Лариса.
— Пожалуй. Только не так, как конфета.
И все-таки следовало признать, что странное действо, с которым Лагров столкнулся в театре, помогло ему решить свою задачу. Участь отца была предрешена. Договориться с ним все равно не удастся, значит, придется использовать его склонность к порядочности и самоотверженности. Он не устоит.
Коммуникатор Лагрова зафиксировал вызов.
Лариса не смогла смолчать:
— Кто это? Как это не вовремя! Неужели нельзя было заранее выключить коммуникатор? В фойе специально для таких тупых, как ты, висит предупреждение. О себе не думаешь, позаботься о других.
Пришлось Лагрову покинуть зал, звонил отец, нужно было ему ответить.
— Зачем ты звонишь? — спросил Лагров.