Переход к новой науке показался Тёме весёлой игрой. Однако, к его удивлению, новые правила существования не всем пришлись по душе. Некоторые странные люди так и не смогли отказаться от старой науки, словно для них пресловутый «поиск истины» был важнее собственного благополучия. Вот этого Тёма понять не мог. Он допускал, что не все старые ученые столь же умны, как он, а потому не сумели вовремя понять или почувствовать наступление новой эпохи. Да, ум это такая субстанция, которая может подвести в самый неподходящий момент. Но почему они не подчинились силе, когда все стало ясно даже дуракам? Особенно после того, как объявили, что требуется делать и как думать. Они не верили, что их накажут за своеволие? Ребята, раз вы такие умные, то должны были догадаться, с кем имеете дело!
Осторожный от рождения, Тёма старался не совершать необдуманных поступков. Ему ли не знать, что излишняя инициатива наказывается. Он был внимателен и делал только то, что, по его мнению, могло способствовать его карьере. И начальство это заметило. Наступил день, когда Директор назначил Тёму своим советником. Конечно, это была хорошая должность, но считать ее конечным пунктом продвижения по служебной лестнице было глупо. Во время откровенного разговора Директор растолковал, зачем понадобилась новая наука. Нельзя сказать, что Тёму это заинтересовало, но информация была полезной. Наука, еще пресловутая старая, вплотную подошла к решению проблемы практического бессмертия. Терять монополию разработчикам резона не было. Наоборот, было разумно оставить секрет в своих руках и не допускать, чтобы кто-то еще повторил их исследования. Самый простой способ сохранить монополию — запретить заниматься наукой.
Тёма согласился, это было оптимальным решением. Директор пожаловался, что число нарушителей Запрета оказалось на удивление большим, но выразил надежду, что полиция выполнит свою работу наилучшим образом и справится с незаконной научной деятельностью. И тут Тёму осенило. По его мнению, для наведения порядка усилий полиции будет явно недостаточно. Мало выявлять и изолировать старых ученых, нужно создать условия, при которых их работа потеряла бы свою привлекательность. Нужно было раз и навсегда отбить желание познавать мир. А без Инквизиции с таким масштабным проектом не справиться. Пора было учреждать новую общественную организацию и приниматься за работу. Главное подорвать положительное отношение к любому научному познанию, изменить устоявшиеся представления, добиться, чтобы науку стали считать не только чем-то противозаконным, но и недостойным занятием для приличного человека. Директору предложение понравилось. И он поручил Тёме лично возглавить районное отделение Инквизиции. Правильно древние мыслители говорили, что инициатива наказуема.
Вроде бы все было написано правильно, но остался у Зимина какой-то неприятный осадок. Страх не страх, но некоторое опасение. Этого ли ждал от него господин Нау? С одной стороны — не все ли равно? Мало ли кому не нравятся его тексты. На всех не угодишь. Тем более, что такую задачу — понравиться всем — Зимин перед собой не ставил. Насколько он понял, продавать его книги никто не собирался. А если вдруг не понравится? Чем это может закончиться? Зимина не возьмут на работу в Коллегию? Вот уж угроза!
И все-таки Зимин почему-то разволновался. Такое с ним случалось. Обычно восстановиться ему помогали прогулки на свежем воздухе. Он решил отправиться в городской парк. Была там одна удачно расположенная возле пруда скамейка, где хорошо думалось. Зимин любил следить за передвижениями уток, когда у него возникали проблемы с текстами.
Но на этот раз не повезло. На лестничной площадке он столкнулся со странным парнем в потрепанной бейсболке и живописным фингалом под правым глазом. Травма, видимо, была получена совсем недавно, парень с трудом держался на ногах, бестолково крутил головой из стороны в сторону и подмигивал. Зимин решил, что он так пытается восстановить зрение.
— Послушай, мужик, я тебя знаю, — сказал парень.
— Вот как, — удивился Зимин.
— Ты у нас человек известный, заслуженный.
— И кто же я?
— Я знал, но забыл. Но ты не переживай, я обязательно вспомню.
— Дай пройти!