На ней было написано следующее:
«Меня больше нет. Не ищи. Это бесполезно».
Послышались шаги нового хозяина особняка. Зимин успел вернуться на диван.
— Бледненький вы какой-то, хилый, берите таблетку и проваливайте.
Часовой у заставы заулыбался, увидев Зимина.
— Что-то вы невеселый. Неудачно сходили в гости?
— Можно и так сказать.
— Больше к нам приезжать не будете?
— Как вы догадались?
— А у вас это на лице написано.
Утром Зимин пришел на работу вовремя и постарался ни единым жестом или взглядом не выдать волнение, его переполняющее. Наступили решительные деньки, он это чувствовал. У него не осталось сомнений в том, что враги практического бессмертия готовы перейти от болтовни к беспощадным насильственным действиям. Зимин должен был сделать выбор, решить по какую сторону баррикад ему следует занять позицию.
Намерения Нау казались ему наиболее справедливыми. Зимин понимал, к чему он призывает. Его цели и методы, с помощью которых он собирался их достичь, были разумны и обоснованы. Прочие взгляды Зимин считал не заслуживающими внимания. Выбора у него не было.
Удар уже был нанесен, пострадали знакомые ему люди. Зимину хотелось знать, каков должен быть ответ. Об этом знал только Нау. Зимин не сомневался, что он придет и обстоятельно проинструктирует его. Слишком важными представлялись надвигающиеся события, слишком велика была цена за малейшую ошибку.
И Нау пришел. Не один. Он привел красивого мужчину. Зимин мог поклясться, что никогда прежде его не видел. И все-таки лицо незнакомца казалось смутно знакомым. Так бывает с киноактерами, вроде видел, но в каком фильме вспомнить не удается.
— Вы нас познакомите? — спросил Зимин.
Нау очень понравился этот вопрос, он с удовольствием расхохотался, забавно покачивая головой.
— Это Горский. Не помните?
— Нет.
— Что ж, будьте знакомы.
— Я могу быть откровенен при господине Горском?
— Да. Конечно.
— Вы знаете о несчастьях, которые случились вчера?
— Вы о Лобове и вашей тете?
— Да. Ужас какой-то. Не знаю, что делать.
— Я тоже не знаю, — неожиданно признался Нау.
— Не нужно было нарушать условия эксперимента, — сказал Горский с неприятной ухмылкой.
— Все будет хорошо, Зимин. Мы попросим помощи у этого господина, — сказал Нау. — Довольны, Горский? Чувствуете себя спасителем?
— Нет. Столько труда пропало без толку!
— Да ладно, посмотрите на Зимина. Человек погрузился в предложенную среду наилучшим образом. Вы, наверное, и не предполагали, что все получится так эффектно?
— Мне не нравится черное программирование.
— Жизнь многообразна! Об этом следует помнить, — сказал Нау и смешно погрозил Горскому пальцем. — Нам достаются не только конфеты, но и куски грязи.
— Вы не имели права вмешиваться в эксперимент так нагло и бесцеремонно.
— Простите, не удержался. Думал, что будет весело.
Неожиданная резкость Горского произвела на Зимина сильное впечатление. В первую очередь потому, что слова его смутили Нау. Тот покраснел и виновато опустил глаза, застеснялся.
— Ничего не понимаю, — признался Зимин.
— Сейчас Горский расскажет свою версию забавной истории, в которую мы, собравшиеся в этом кабинете, попали, — сказал Нау. — Мы его выслушаем и вместе решим, что делать дальше.
Горский кивнул.
— Так-то лучше. Итак, жили-были два друга…
Зимин не удержался:
— Горский и Нау, — машинально закончил он.
— Нет. Горский и Зимин, — поправил его Нау.