И вот, когда билась душа моя, я ясно увидела множество черных людей, обступивших постель мою; суетясь и шумя, они осыпали меня многими обвинениями в нечестии и беззаконии, рыча, как волки и дикие псы, клокоча, как море штормящее, неистовствуя и пугая своими черными, мрачными, грязными, мерзкими лицами; один лишь вид их был невыносимым, так что лучше уж было бы сразу попасть в геенну огненную, чем слышать и видеть это. И вот, терзаемая, я была охвачена не только невыносимой болью и изнурением смерти, но вдобавок еще и такой горечью и досадой, что меня стало охватывать отчаяние.
Поворачивая туда-сюда жуткими рожами, они и очи души моей направляли в разные стороны (ибо я была не в силах смотреть и слушать их грязные речи); и вот, неожиданно я вижу двух блистательных юношей с золотыми власами и белоснежными лицами: вид их, одетых в сверкающие одеяния, был очень благостен: они радостно подошли ко мне и встали поблизости, справа от ложа, на котором я лежала, и стали тихо переговариваться. И один из них припугнул чернорожих, сказав им:
— Беззаконники помраченные, проклятые и анафематствованные, зачем вы, бесстыжие, сбегаетесь в смертный час людей, беспокоите их и докучаете им, одичало ругаясь и вопя? Не слишком-то радуйтесь, злые и зверолицые. Ибо здесь вам не на что надеяться. Нет вам здесь места, напрасно вы пришли сюда, убирайтесь с пустыми руками, пока не поздно!
Это и подобное говорил им сей ясноликий и благообразнейший юноша решительным голосом. Тогда они стали обсуждать все, что я совершила с детства в мыслях и делах. И так они многословно и самозабвенно стали оглашать все мои провинности, перечисляя их все и еще добавляя прегрешения помышлением или делом. И пока они наперебой горланили и неистовствовали, я трепетала и готовилась к смертному концу.
И тут он пришел59. Лик его был как у льва рычащего и у грубого молодого варвара; он нес множество наточенных орудий — ножи, серпы, секиры, пилы, мечи, топоры и всякие прочие страшные инструменты. Душа моя, увидев этого жуткого тирана, содрогнулась. Тогда эти юноши говорят ему: «Рассекай узы телесные, но не причиняй ей боли, ибо нет на ней многих и тяжких грехов». И вот подошел он с небольшим топориком и отсек узы ног и рук моих и всех прочих суставов тела моего, а затем вырвал мои двадцать ногтей. И тогда тут же омертвели все члены мои, и не стала я ощущать, о дитя мое, ни рук, ни ног, и более не могла пошевелить никаким членом, и охватила меня сильная боль. Позднее мне казалось, что он перерубил мне тесаком шею, и я больше не могла шевелить головой. Мне казалось, что она уже не была моей, потому что душа в это время находится в сердце, и только ум человеческий созерцает и понимает все это. Потом он наполнил бокал чем-то, мне неведомым, и дал мне выпить, и я выпила. И ведает Господь: так это было горько и отвратительно, что душа моя со страшной силой вырвалась и покинула тело, где была она связана, и Ангелы приняли ее в руки свои.
И когда сии благословенные приняли меня, я увидела свое тело, которое лежало бездыханным и мертвым, обездвиженным и обессиленным, и удивилась душа моя, видя это: словно кто-то, раздевшись, скинул одежду свою и смотрит на нее. Мне тогда все это показалось изумительным, и я сказала:
— О великое чудо! Если бы знала я, что такие вещи происходят с горемычным человеком.
И поскольку меня держали Ангелы, я увидела, как их окружили мрачные и беспощадные бесы, говоря громогласно: «Она совершила много прегрешений, все они у нас записаны, и вы должны дать на них ответ». И Ангелы в свою очередь выставили все то доброе, что сделала я в жизни моей. Случалось ли мне дать иной раз нищему кусок хлеба или жаждавшему глоток воды или вина, или навестить больного или заключенного, или приютить у себя в доме странника, или провести в церкви всенощную в молитве, или наполнить маслом лампадку в честь святых икон, или привести ссорящихся к примирению, или пролить слезы в молении, или смирять гордыню и терпеть, или смиренно омывать ноги братьев моих ради священной любви к ближнему, или укрепить немощного в устремлении к добру, или ободрить малодушного упованием на Бога, или предостеречь кого-нибудь от греха, или сокрушаться о чужих бедах и искушениях, или скорбеть и рыдать о чужом несчастье, как о собственном, или не мешать творить дела достохвальные и душеполезные, или поклоняться Владыке моему Богу с земными поклонами, или спать на голой земле, или изнурять себя для смирения страстей и мыслей моих, или поститься весь год в святую Четыредесятницу, по средам и пятницам, соблюдая и не нарушая постные дни, или удержать глаза свои, чтобы не видеть ложную красоту и радости мира, или затворить уста свои, чтобы не говорить дурных слов, нелепостей, брани, осуждения, клеветы, ложных клятв, или сделать что-то хорошее в этом бренном мире — все это сравнивалось и соизмерялось с грехами моими, и умеряло и исправляло их. И это очень расстраивало бесов, и они в бешенстве поднимались на меня и сражались с Ангелами Божиими, рассчитывая вырвать меня из объятий их и утащить в мрачный ад.