– Нет, – Мидир сцепил зубы, – это я ср-р-рушаю! Где победа в четвер-р-рть сир-р-ры?!
– В твоем настоящем, Мидир. Не выделывайся больше обычного, право, это утомляет, не понимаю, как Киринн тебя терпит?
– А он меня и не тер-р-рпит!
– Я знал!
– Да нет! Он, он, он вот по-др-р-ругому не тер-р-рпит!
– Как? Никак?
– Какой ты гр-р-рупый!
– Сам такой!
– А еще наср-р-редник!
– И твой старший брат! Сдавайся, в конце концов! У меня рука затекла!
– И это означает, что твоя победа поддер-р-рка! Ты сам сдашься! Скор-р-ро! – Мидир заерзал с новой силой, стараясь не замечать боль в заломленной руке.
– Ты шутишь? Скажи, что ты шутишь?
– Скажу! Что ты! Не выиграр-р-р! Потому что я – не проиграр-р-р!
Мэрвин опять издал какой-то странный звук, Мидир даже замер – непонятно было, то ли всхлипнул, то ли простонал, то ли опять вздохнул. Ему воздуха мало, что ли? Так часто вздыхать?
– Это потому ты вздыхаешь, что невыспар-р-рся, я знаю, Кир-р-ринн всегда так говор-р-рит, когда я часто вздыхаю!
– Сдавайся, Мидир. Просто. Сдавайся. Пожалуйста.
По голосу было не разобрать, что там Мэрвин обо всем этом думал, поэтому Мидир подменил свою руку на руку своей тени и развернулся лицом.
– Нет, а все-таки ты не выспар-р-рся!
Мэрвин почему-то заорал и отпрыгнул, выпуская руку его тени на волю.
– Так тоже от недосыпания бывает, – Мидир шагнул ему навстречу, пытаясь успокоить шального взрослого. Что он там на ужин пил? – Ты, гр-р-равное, не вор-р-рнуйся!
– Что ты сделал?! – Мэрвин попятился, и Мидир перестал подходить. – Как ты освободил руку?!
– Взяр-р-р, как еще-то? Взяр-р-р обр-р-ратно!
– У кого взял? – Мэрвин как-то очень странно реагировал.
– То есть как «у кого»? У тебя! – обвиняюще ткнул пальцем в брата. – Это ты меня держар-р-р! Нечестно! Ты сдерар-р-р подножку!
– Сделаешь тут… Подножку… А вдруг не так и неправ был советник? – Мэрвин забормотал о своем.
– Советник, по-моему, никогда не пр-р-рав, жар-р-рь, папа меня р-р-редко спр-р-рашивает! Я бы ему сказар-р-р!
– Ну, допустим, а как ты свою руку у меня, как ты выражаешься, взял? – Мэрвин подошел чуть ближе, будто наконец признав Мидира.
Мидир приосанился важно.
– Я поменяр-р-р свою р-р-руку на р-р-руку моей тени! Пр-р-равда, забавно? – для демонстрации помахал ладонью и возле нее – тенью руки, но в другую сторону.
– Очень, очень забавно, – Мэрвин побелел, но подошел поближе, коснулся макушки уже совсем иначе, почти погладил.
Мидир зажмурился от удовольствия.
– Ты только никому не говори, что умеешь так делать, хорошо? – Мэрвин пытался говорить холодно, но у него не очень получалось, и Мидир обрадовался больше. – Пообещай мне!
– Ну что ты кр-р-ричишь, никто не знает, Кир-р-ринн тоже сказар-р-р, что говор-р-рить, что я так могу, что моя тень тоже бойкая, не надо.
– Это ты так не говоришь?
– Это я так показываю! – Мидир опять помахал перед носом непонятливого брата обеими левыми руками.
– Я понял, не говоришь, – Мэрвин зажмурился, покачал головой, пробормотал: – Невыносимые младшие братья…
– Ты так говор-р-ришь, как будто у тебя есть кто-то еще? Хотя мама говор-р-рила, что они с папой…
Мэрвин застонал и закрыл лицо руками.
– Тебе бор-р-рьно? Мама говор-р-рила, что над новыми вор-р-рчатами р-р-работать пр-р-риятно!
Мэрвин застонал громче.
– У тебя гор-р-рова все-таки бор-р-рит, да? Да? Невыспар-р-рся?
– Видимо, да, – Мэрвин был мрачнее ненастной ночи. – Очень сильно не выспался. И кому ты еще показывал свою бойкую тень? Надеюсь, не маме?
Мидиру не понравился этот тон.
– Мама бы очень дор-р-рго визжала. Конечно, не показывар-р-р, за кого ты меня пр-р-ринимаешь! Даже Кир-р-ринн сначала не поняр-р-р так сир-р-рьно, что чуть тень мне не отр-р-рубир-р-р, пр-р-редставр-р-ряешь? А стр-р-ражники не знают, но, может быть, подозр-р-ревают что-то, вздр-р-рагивают иногда, когда я их щипаю в коридорах. Один, молодой, даже вскрикнул.
– Да? С чего бы это? – вытер лоб и откинул волосы Мэрвин.
– Я решил, что наконец кому-то понравилось и продолжил общаться.
– Общаться, да, – протянул Мэрвин. – То есть кусать ноги из темноты?
Мидир замахал руками: взрослые вечно не дают закончить и обращают внимание не на то!
– Но потом он куда-то пропал. Видимо, уср-р-рар-р-ри. Ему наверняка обидно, а мне скучно. Что?
– Ничего, – хотя по лицу Мэрвина было понятно, что там не одно «ничего», а по крайней мере пять, и все они огромные.
– Да я тор-р-рько тебе показывар-р-р свою тень, не вор-р-рнуйся! – произнес Мидир самое убедительное.
– Это действительно утешает, да, – Мэрвин все равно говорил так, будто не поверил. И не утешился.