— Когда квартиры вернете? — кричал (конец рабочего дня, линия перегружена) Геннадий Евгеньевич в трубку. — Пора! Все сроки прошли, Юрий Игнатьевич!
С другого конца провода что-то ответили.
— Сперва все верните. Все! — бесцеремонно оборвал далекого собеседника Градченко. Послушал. Обрезал опять: — Какие гарантии, Юрий Игнатьевич! Вы что!.. Уши вянут, слушая вас!
С четверть часа канючил из южного края страны липучий ловкач-апеллятор.
«Четвертную, если не больше, — мелькнуло с издевкой у Изюмова в голове, — на этот пустой разговор перевел. — Но тут же вспомнил, где бывший исполкомовец просиживает нынче штаны. — Кровные, что ли? Держи карман шире. Небось из рыночного управления, из нового своего кабинета звонит».
Бросив трубку, Градченко обтер платком шею, лицо, раздраженно мотнул головой.
— И такой вот рвется назад. Да на пушечный выстрел к партии таких нельзя подпускать! На пушечный! По мне… Будь моя воля… Да я бы! — инструктор, казалось, едва удержался от мата. Взглянул на часы. — Сколько времени у нас с вами отнял. Вот что, Иван Григорьевич. Сделаем так. Вы можете… Ваше право всю эту гору бумаг, — опустил он руку на папку, — хоть целый день… Желаете, можно и завтра… Сидите, знакомьтесь… Потребуется, предоставлю вам кабинет. В общем, как пожелаете. — И тут же инструктор подумал: «Нет, голову на отсечение, не должен, не станет ковыряться он в дохлых бумажках, канцелярию всю эту листать. Нет, не тот человек мой подопечный».
При виде увесистой кипы казенных бумаг, конечно, у Ивана Григорьевича шевельнулся червь любопытства: чего, мол, там накропали о нем? Возможно, даже такое, чего о себе он не знает и сам. Но теперь тратить на это свое и чужое драгоценное время, вроде бы недоверие проявлять… Да нет, не стоит… И по дубовой полированной глади стола отодвинув решительно папку обратно инструктору, бросил:
— Письмо свое… Дело другое… Прочту. Успел позабыть. А это… Увольте.
У Градченко даже вспыхнули довольно глаза, даже щеки легонько зарделись сквозь редкую у москвичей, а у него почти южную летнюю смуглость. Выходит, правильно подопечного своего оценил. Коли в малом, с. частным поступком предугадал, то не ошибся, скорее всего, и в его общей оценке.
— Не будете, значит, с папкой знакомиться? Ну и прекрасно, — довольно потер он ладонями. Подтянул бумаги поближе к себе.
«Ну и Алка, — шевельнулось удовлетворенно в сердце инструктора, — сразу с ходу суть усекла, главное в нем поняла. Недаром прониклась симпатией к этому ветерану».
Усевшись под Новый год с дочерью и женой за стол, уже поддавши слегка, Градченко не смог не поделиться своим впечатлением от только поступившего тогда в КПК заявления коммуниста Изюмова.
Алка (на пятом курсе, считай, готовый уже дипломат) загорелась, ознакомившись с ним. А прочтя через месяц-другой и первые ответы на запросы отца, пораженно воскликнула:
— Да тут же все ясно, папа! Чего еще проверять?
— Проверять надо всех и всегда, — приподняв недовольно очки, одернула дочку благоразумная, острожная мать. — На бумаге они все хороши. А отвечать придется отцу.
А когда Алка прочла еще и сборник повестей и рассказов Изюмова, то лишь с издевкой спросила отца:
— И вы еще не восстановили его! Ну так он будет дурак, если согласится теперь вернуться в вашу позорную гнилую компанию.
Не один месяц миновал с того дня, а пригласили Изюмова в КПК только теперь. И вот приехал, напротив сидит.
— Лично у меня, Иван Григорьевич, — начал инструктор, — по моей, так сказать, линии никаких вопросов, претензий к вам нет. Надеюсь, нет их и у всех остальных, кого нам надо пройти. Да и у вас к ним?
Изюмов согласно кивнул головой.
— Тогда, значит, к заму. Он ждет, — и жестом пригласил Изюмова за собой.
— К заму? А к председателю, к Пуго? — зная по прессе из всей КПК только его, забеспокоился Иван Григорьевич. — Заявление я лично ему направлял…
— Да, к заму сначала, — подтвердил Геннадий Евгеньевич и набрал короткий, трехзначный номер внутреннего телефона. Доложил в трубку, что готовы явиться. — Есть, — ответил, а Изюмову приказал: — Пошли.
Не один десяток просителей, наверное, пропустил через себя старший инструктор Комитета партийного контроля Градченко. И, догадываясь, каким трепетным чувством бьется, конечно, сейчас сердце его подопечного, сказал ему доверительно, просто:
— Живой, скажу я вам, умный мужик, — кивнул он куда-то за дверь. — Из бывших обкомовских секретарей. — И пояснил: — У нас почти все сейчас новенькие. Как ушел… Верней, как ушли отсюда Соломенцева, переменился почти весь аппарат. Пригласили из института, с кафедры сюда и меня. Физик, ученый, так сказать, я.