ГАРИК: Конечно, не люблю, и вдобавок танцевать-то еле умею...
СПРАУТ: Я пыталась что-то объяснить, но Дамблдор был непреклонен. Тебе ещё то же самое русский директор скажет, раз ты его команду представляешь.
ГАРИК: Спасибо, мадам Спраут, с русскими я уж как-нибудь договорюсь... Эх, не знала баба горя – купила порося! (машет рукой и уходит в свою комнату).
Сцена меняется, Большой Зал, надпись «На следующий день».
НИКОНОВ: Гарик, доброе утро!
ГАРИК: Доброе утро, Степан Григорьич.
НИКОНОВ: Слыхал, может, вчера про танцы объявляли.
ГАРИК: Слыхал, что уж тут.
НИКОНОВ: Меня попросили передать, что, раз уж ты от нашей команды выступаешь, то твоё участие в этих самых танцах обязательно. Насчёт этого директор был категоричен.
ГАРИК: Спасибо, Степан Григорьич, меня уже вчера мадам Спраут, декан наша, тоже перед фактом поставила. Назвали, мол, чемпионом, изволь соответствовать. Чёрт бы побрал этих англичан с их традициями, вечно, мать…, все самым неудобным образом делается.
НИКОНОВ: Понимаю тебя.
ГАРИК: Думаете, я зря скатерть-самобранку каждый день с собой таскаю? Это потому, что жрать то, что дают здесь по рабочим дням, невозможно. Меню стандартное, овсянка, тыквенный сок и тому подобное. Глотнул того сока, потом три дня плевался. А на следующий день пошёл и устроил чаепитие по-русски, чай из самовара да с булочками. Да Вы и сами всё видели.
НИКОНОВ: Видел, что уж таить, вкусный чай из твоего самовара. Где, кстати, скатерть нашёл? Даже в нашей стране их не так уж и много осталось. Секрет изготовления с самой революции пытаемся выяснить, но воз и ныне там.
ГАРИК: В магазине чародейских диковин в Лондоне купил. Продавец говорил, что его дед из России в двадцатом году привез. Полагаю, что из интервенции.
НИКОНОВ: Ворьё, мать…, аглицкое. Не переживай, хорошее дело ты сделал. Оставь скатерть у себя. А переедешь к нам жить, так будет у тебя, чем гостей дорогих встречать.
ГАРИК: Спасибо!
НИКОНОВ: Не за что! Так что, с этими танцами имей в виду, и ищи девицу, с которой пойдешь. Причем ищи где-то у себя, у нас, как ты видел, их нет.
ГАРИК: Это называется «Не знала баба горя – купила порося»... как-то так...
НИКОНОВ: Так и есть (улыбается в бороду). Ладно, Гарик, зайди потом после обеда, побеседуем.
ГАРИК: Хорошо, Степан Григорьич, зайду.
Никонов уходит.
СЬЮЗЕН: О чём ты с русским директором говорил?
ГАРИК: Да про всё тот же Бал, будь ён неладен. Объявить объявили, припахать припахали, а кого пригласить – в упор не знаю. Ты вот со мной пойдёшь?
СЬЮЗЕН (смущённо): Если честно, я ведь и вообще туда не собиралась. Ну, ты помнишь, тётя Эми на море отдыхать поедет на Рождество, и меня с собой возьмёт.
ГАРИК: Засада, однако. Кроме тебя, Дафны да Астории, да разве что Доры, я и не общаюсь толком ни с кем... Дафна, привет! Не хочешь со мной на Бал сходить?
ДАФНА: Ой, нет, Гарри, мы с Тори тоже никуда не пойдём. Мы в Италию к дедушке и бабушке на каникулы поедем, папа с мамой уже билеты взяли. Хотели тебе сказать чуть попозже.
ГАРИК: Ладно, Даф, не в претензии.
ДАФНА: А в чём дело?
ГАРИК: Да вот припахали ведь меня на Бал этот пойти, а кого пригласить – и не знаю в упор. Эх, жалко, Доры сегодня в замке нет, с ней бы ещё поговорить...
СЬЮЗЕН: Завтра поговоришь или вечером сегодня, может, приедет, я её с утра видела здесь.
ГАРИК: Хорошо, Сью, буду иметь в виду (улыбается)
Сцена меняется, Гарик в гостиной у печки с гитарой в руках.
ГАРИК (себе под нос): И вот кого бы ещё позвать... Сьюзен не идёт, Дафна не идёт... А остальные? Да что мне остальные, ведь не четырнадцать мне годков-то, и не восемнадцать, как тащ комиссар записать пообещал, а полновесных тридцать три, это возраст Иисуса Христа, а на выходе что? Учения я не создал, учеников не собрал... ни дома, ни родных... ни жены, ни детей, ни сколь бы то ни было близких друзей... Даже на Сьюзен с Дафной, и то смотрю как на сестрёнок, мелких да несмышлёных, я ведь старше их обеих, вместе взятых... Что в той жизни, что в этой с девушками не заладилось. Эх, жизнь моя, жестянка... (берёт гитару и поёт песню «Размышление на прогулке» Розенбаума...)
Уже прошло лет тридцать после детства,
Уже душою всё трудней раздеться,
Уже всё чаще хочется гулять
Не за столом, а старым тихим парком,
В котором в сентябре уже не жарко,
И молодости листья не сулят,
И молодости листья не сулят...
Уже старушки кажутся родными,
А девочки – как куклы заводные,
И Моцарта усмешка всё слышней,
Уже уходят за полночь соседи,
Не выпито вино, и торт не съеден,
И мусор выносить иду в кашне,
И мусор выносить иду в кашне...
В дом наш как-то туча забрела,
И стекла со стекла,
Мы свои дожди переживём,
Я да ты вдвоём...
Уже прошло лет двадцать после школы,
И мир моих друзей уже не молод,
Не обошли нас беды стороной,
Но ночь темна, а день, как прежде, светел,
Растут у нас и вырастают дети,
Пусть наша осень станет их весной,
Пусть наша осень станет их весной...
Уже прошло лет десять после свадеб,
Уже не мчимся в гости на ночь глядя,
И бабушек приходим навестить
На день рожденья раз, и раз в день смерти,
А в третий раз, когда сжимает сердце
Желание внучатами побыть,
Желание внучатами побыть...
Уже прошло полжизни после свадеб,
Друзья, не расходитесь, Бога ради,
Уже нам в семьях не до перемен,
Но пусть порой бывает очень туго,
Но всё же попривыкли мы друг к другу,
Оставим Мельпомене горечь сцен,
Давайте не стесняться старых стен...
В дом наш как-то туча забрела,
И стекла со стекла,
Мы свои дожди переживём,
Я да ты вдвоём...
Мы свои дожди переживём,
Я да ты вдвоём...
Из тёмного угла выходит Дора, явно слушавшая песню.
ДОРА: Гарри? Что такое? На тебе лица нет!
ГАРИК: Дора, это ты? Ух, чуть не напугала (улыбается).
ДОРА: Это ты меня чуть не напугал, я таких песен никогда от тебя ещё не слышала. Что ты себе так душу рвёшь? Что стряслось-то?
ГАРИК: Про Бал этот, чтоб ён так жил, слыхала?
ДОРА: Ну, слыхала.
ГАРИК: Так вот, и меня на него припахали пойти, как говорится, в добровольно-принудительном порядке. Сказали, иди, мол, сам, и пригласи с собой кого-то. А мне и позвать-то особо некого, сама знаешь, кроме как с тобой, Сьюзен, Дафной да Асторией, я тут и не общаюсь толком ни с кем.
ДОРА: Ну да, в общем-то...
ГАРИК: Так вот, кого ни пытался позвать – никто не идёт, только тебя я ещё и не спрашивал. Ты-то хоть пойдёшь?
ДОРА: Оно мне надо? Ты меня вообще в бальном платье представляешь?
ГАРИК: В нём – неохотно... (шёпотом) а вот без него – вполне...
ДОРА: Ишь ты его! (смачно целует Гарика в щёку) Мне таких комплиментов ещё никто не говорил! И я от тебя впервые услышала хоть что-то конкретное о себе! И ты знаешь, мне это нравится!
ГАРИК: Рад, что тебе понравилось (улыбается и обнимает Дору, а та – его). Ну так как? Пойдёшь со мной?
ДОРА: Ты опять за своё? Знаешь ведь, какая из меня танцовщица. Одно дело так, как мы с тобой любим, под магнитофон попрыгать, и совсем другое – в вальсе крутиться. Ещё, не приведи Господи, докручусь да свалюсь там посреди зала всем на потеху.
ГАРИК: Кстати, так, как мы любим, тридцать первого на русском пароходе вечеринка будет. Меня туда звали, а я тебя зову.
ДОРА: Вот туда-то я с тобой как раз очень даже хочу сходить. А вот сюда...
ГАРИК: Так ты говоришь, под магнитофон попрыгать? А что, это идея!
ДОРА: Ну-ка, ну-ка, колись, что удумал?
ГАРИК: Есть мнение, что можно во время этого самого Бала провернуть ещё одну грандиозную пакость.
ДОРА: И какую же? Кажется, это уже начинает мне нравиться!
ГАРИК: А вот какую... (шёпотом что-то шепчет Доре на ухо)
ДОРА (меняет цвет волос на золотой): Ну, Гарри, ты определённо знаешь, что мне предложить! От такого предложения я отказаться просто не могу! Я в деле, и вместе мы поставим эту школу на уши! Составляй список музыки, а за мной не заржавеет! А вот это тебе авансом... (ещё раз смачно целует Гарика в щёку, прижавшись на момент всем телом) Пока, милый! Я к тебе ещё загляну! (встаёт, отвешивает воздушный поцелуй, многообещающе смотрит, потом уходит куда-то)