В Минске, попрощавшись со всеми, сошел с поезда гомельчанин Мирон, которому отсюда было удобнее пересаживаться на поезд домой, до родного Гомеля. Пообещал переписываться со всеми, приглашал заходить, если занесет в его края.
Стоим, однако, недолго, подъезжает новый электровоз, и снова отправляемся. А вот уже утром следующего дня поезд въехал на пути Белорусского вокзала Москвы.
Столица встречала нас ярким солнечным днем. Почти всех моих друзей-приятелей, что в тот хмурый октябрьский день прибыли в Хогвартс на пароходе «Ленин», встретили родители. Мы обменялись адресами, пообещав при случае написать или позвонить друг другу, после чего те, кому было нужно на пересадку, потянулись к метро или к стоянке такси, а вот нас с Дорой товарищ комиссар усадил в подъехавшую черную «Чайку» [103] и отвез на площадь Дзержинского. Да-да, именно туда, в самое высокое здание Советского Союза, откуда, по преданию, видно Колыму.
Вслед за нами на черной же «Волге» ехали Фред и Джордж в сопровождении товарища майора, а за ними – срочно вызванный грузовик «УАЗ», куда сгрузили сундуки с дареными книжками. Арестанты же, чей вагон к Москве оказался в хвосте поезда, отправились дальше в автозаке под конвоем. Больше мы их не видели.
На улицах Москвы движения было, конечно, побольше, чем мы видели в Минске, и столичные улицы по здешним понятиям считались вполне загруженными. Понимающе улыбнулся, узнав об этом, поскольку здесь москвичам посчастливилось не знать о тех многочасовых и многокилометровых пробках, в которых наглухо застревала и часами стояла Москва в прошлый раз. А все из-за изобилия автомобилей и бардака с общественным транспортом.
Без особых задержек добираемся до площади Дзержинского, и въезжаем во двор того самого здания, у парадного входа в которое стоит памятник самому Феликсу Эдмундовичу. Заходим в служебный вход. Близнецов взял в оборот товарищ майор и увел куда-то в другое место. За нас же с Дорой взялся сам товарищ комиссар, выписав временные пропуска, он довел нас до своего кабинета, после чего попросил подождать там и без его ведома ничего не трогать.
- Вот что, молодежь, насчет вас распорядились однозначно, – заявил он, вернувшись после примерно часового отсутствия. – Поскольку тебе, Гарик, гражданство Советского Союза уже предоставлено, компенсируем сию несправедливость в отношении присутствующей здесь Доры, – названная на момент блеснула красным цветом волос. – Также, учитывая ваш вклад в развитие советской чародейской науки, а также помощь следствию в решении процесса Дамблдора и компании, предоставить некоему Чернову, Игорю Владимировичу, участок под застройку в Крымской области, в том месте, где укажет упомянутый гражданин.
- Это кто такой Чернов? – поинтересовалась Дора.
- Это я сам, – отвечаю ей. – Если ты помнишь, я так здесь назвался.
- Ах, да, забыла, – хихикнула Дора. – Все привыкла тебя просто Гарри звать.
- Так и не отвыкай. Специально выбрал похожее имя.
- Что касается учебы и трудоустройства, – продолжал товарищ комиссар. – Советское правительство не возражает против вашего обучения и трудоустройства на нашей территории при условии, что вы подтвердите аттестаты на уровень базового образования. Экзамен послезавтра, после чего в случае успешной сдачи можете быть свободными. Надеюсь, всё выучили?
- Вроде да… – переглянулись мы с Дорой.
Собственно говоря, мы весь год так и проучились. В моменты визитов на борт «Ленина», помимо всего прочего, я повторял, а Дора изучала заново тот необходимый минимум знаний по русскому языку, математике, физике и другим предметам, что был необходим для сдачи экзаменов за девять классов средней школы. К моему облегчению, кроме истории и обществоведения, другие предметы практически не отличались от того, что довелось в свое время изучать мне. Ну, а Дору кое в чем поднатаскали родители, все же в Хогвартсе немагическую науку не любили и гнобили по полной программе. От экзаменов по иностранному языку нас обоих освободили как эмигрантов из англоязычной страны, автоматически засчитав по «пятерке» что мне, что Доре.
- Ну вот и хорошо, – обрадовался товарищ комиссар. – Пока что вот вам путевки в гостиницу, заселяйтесь на пару дней. Потом в Крым на отдых поедете. С санаторием я договорюсь.
- Спасибо, тащ комиссар! Разрешите идти?
- Идите уже, молодежь! Погуляйте, посмотрите город. Ты, Гарик, держи бронь в гостиницу, будет вам на пару дней ночевка. Не забудьте, послезавтра вам на аттестаты сдавать.
Распрощавшись с гостеприимным чекистом, мы вышли из здания КГБ и поехали в гостиницу, где оставили вещи, а потом направились гулять по Москве. С первого взгляда можно было сказать, что город, пускай и в мелочах, но всё же отличался от того, что я помнил по прошлой жизни. Так, практически полностью отсутствовали панельные дома, они же «хрущобы». Видимо, здесь продвигать идею сверхэкономичного жилья было некому, в связи с тем, что собственно Хрущев здесь не пережил осады Киева, пропав безвестно в конце сорок первого. Не было здесь и так называемой «Большой Москвы», городская черта проходила большей частью по Окружной железной дороге [104], и вокруг нее привольно расселись старые деревянные и кирпичные домики ближайших подмосковных пригородов. А чуть дальше начиналась дачная зона, множество дачных поселков и просто деревень, в этой истории не исчезнувших и не поглощенных городом. Пока ехали сюда, так я явственно ловил носом запах цветущих деревьев – пригороды и окраины столицы буквально утопали в зелени садов.
В моей истории такого в девяностые уже не было, уже за пятнадцать верст до той самой Окружной найти ухоженный и цветущий деревенский сад было делом столь же малореальным, как, скажем, встретить негритянского шамана в окрестностях Салехарда. Ну, а еще десяток лет спустя под Москвой и деревень-то нормальных не осталось, одни поселки для так называемой «бизнес-элиты» или «нуворишей», как в те времена именовали себя тогдашние враги народа. Собственно же народ ютился по бетонным коробкам малогабаритных квартир, не имея шансов когда-либо выбраться из этих искусственных резерваций.
Как я уже знал, прочитав некогда в газетах, в здешнем Советском Союзе идея больших городов-миллионников с компактной застройкой после войны была признана ошибочной. Сам товарищ Сталин, по легенде, сказал: «В России достаточно земли, зачем нам селить наших людей в бетонные клетушки? Свое счастье человек сам должен построить, как испокон веков на Руси было». Так что вместо больших городов в стране усиленно продвигали идею разветвленных пригородных зон с малоэтажной застройкой. То есть, например, завод имеет на окраинах или за городом свои жилые поселки, и в этих поселках выделяет для своих рабочих и служащих участки земли под застройку, помогает приобрести стройматериалы, а рабочие потом уже сами, своими руками и своим умом строят те дома, какие им хочется.
Уже здесь, по прибытию, мне объяснили, как это делается на практике. В жилконторе лежит альбом с готовыми проектами, что нравится – бери и строй, не нашел ничего – выдумай сам и поставь. Доски, кирпичи и прочее, что надо, помогут приобрести и даже привезут, благо на заводе, как правило, есть свои грузовики. А строит работяга, как правило, или сам, или с помощью строительной артели и товарищей по работе. Построит, да и живет потом, еще кому по соседству землю дали – помогают построиться всем миром. Так что никто не обижен, квартирного вопроса практически нет, у всех свои дома, при доме участки под сад и огород, огурцы-помидоры, картошка с капустой у всех свои. И для детей пространства – хоть отбавляй, бегай – не хочу. Так что препятствий для возникновения больших семей здесь практически нет. Оно и видно, пока сюда ехали, так видел, что во всех деревнях и поселках полно детворы. И слава Богу.
Точно так же, как в Минске или Бресте, на улицах Москвы и ее пригородов не было того огромного количества автомобилей, из-за которых в прошлый раз в две тыщи пятнадцатом город буквально задыхался в пробках. Нет, здесь основной упор делался на городской транспорт, на работу москвичи ездили на трамвае или на метро, кто же собирался за город – на тех же трамваях или на электричках. В тесноте, да не в обиде.