Тони Гольдштейн на перроне распрощался с нами, пообещав писать из Израиля и когда-нибудь заглянуть к нам в гости.
Обеих своих дочерей встречал лорд Гринграсс, пожавший мне руку, как старому знакомому.
- Так, а это еще кто… Сириус? Ты? — внезапно распахнулись его глаза. — Тебя все-таки выпустили!
- Кто спра… Альфред Гринграсс, старина! Сколько лет, сколько зим! — завопил Сириус, бросившись обниматься.
- Ты-то как здесь? — удивился Альфред.
- Выпустили меня, как сказала Амелия, «за отсутствием состава преступления». Значит, все же признали ошибку.
- Лучше поздно, чем никогда, мы в твой приговор все равно не верили.
- И на том спасибо. Кстати, Альфред, а чего ты с моим крестником поручкался?
- А, тут история была нехорошая, так он мою младшую выручил.
- Это не с Локхартом ли?
- С ним самым. Поймали его в последний момент.
- То-то я помню, как вертухаи [53] ржали. Вот, мол, знаменитость литературная, так всем пыль в глаза пускал, и так зашкварился перед всем народом. На малолетке, мол, фраерок и спалился. Зимой было, за пару месяцев до моего освобождения.
- Да уж, а как свою писанину рекламировал. Всех, поди, учеников заставил купить. Только, вон, Гарри, как мне Дафна рассказывала, и не купил. Она ж с ним на одном факультете учится.
- Вот так дела…! Ну да ладно, крестник, ты мне дома обо всем расскажешь, — повернулся Сириус ко мне. — Что ж, бывай, Альфред, как-нибудь увидимся.
- До встречи!
Впятером мы покинули станцию и вскоре прибыли в дом семьи Тонкс.
- Ну что ж, давай, крестник, колись, в натуре, как ты дошел до жизни-то такой, — сказал Сириус, когда мы уселись за столом.
- Сейчас расскажу, только давай чай поставлю, — достаю скатерть, раскидываю, появляется самовар и блюда с пирожными.
- Ну, богатый стол, — удивляется Сириус. — Козырный хавчик, хоть похаваю чего нормального после баланды и чифиря. Это чё, так теперь питаются?
- Нет, Бродяга, это только я купил по случаю, так и наш факультет теперь с этой скатерти ест.
- Какой факультет? Куда тебя Шляпа определила?
- На Хаффлпафф, к Доре, — названная при упоминании ее имени тут же блеснула красным цветом волос. — А сижу я за одной партой со Сьюзен Боунс.
- Это которая Амелии племянница? Молодец, крестник, хвалю, не посрамил чести Мародерской!
- С нами еще сестры Гринграсс часто сидят, Дафна с Асторией.
- Альфреда дочки? Тоже ничего так, помню я их мать по школе. Если они хоть немного на нее похожи…
- СИРИУС! — вспыхивает Андромеда. — Ты еще про свои любовные похождения начни тут рассказывать!
- А что, и начну, надо же кому-то крестника просветить. Хотя, судя по тому, что я услышал, он и сам прекрасно справляется. И мелкая Боунс, и обе Гринграсс…
- Они еще с Дорой не разлей вода, на гитаре ее играть учит.
- Вот это новость! Еще и она! Ты так меня переплюнешь! Я в твои годы еще только-только начинал девчонками интересоваться. А тут второй курс только окончил, и уже четыре подружки. Кстати, а с чего бы это вдруг Сопливус через три камеры от меня поселился?
- Какой еще Сопливус?
- Ну Снейп, это мы так в молодости его называли. Говорили, за оскорбление словом и действием канает, пятнадцать лет получил. Он же до позапрошлого года у вас в школе вроде бы как преподавал.
- За дело и получил. Не хрен было язык распускать на кого не надо. А дело было так… — и я рассказал Сириусу, что и как произошло осенью позапрошлого года на первом же нашем уроке зельеварения. Как Снейп распустил язык, но сам в результате языка и лишился.
- Вот это да… — восхищенно поднял глаза к небу Сириус. — Вот это шалость так шалость! До такого даже мы не додумались! На первом же уроке! Сопливуса — на зону! Кто теперь у вас там зелья варит?
- Слагхорн, Дамблдор его месяц уговаривал из отставки выйти.
- Помню такого. Твой папа был бы счастлив. Так насолить Сопливусу он даже не мечтал! Кстати, ты в квиддич играешь?
- Нет, конечно, зачем оно мне надо?
- Ну как же, твой папа без ума от спорта был, в школе ловцом играл за Гриффиндор.
- А я даже не на Гриффиндоре. И, если честно, мне полеты на метле не понравились вовсе. Учили нас, учили, но особого таланта за мной никто не заметил.
- Э-эх, — печально махнул рукой Сириус. — Зато ты меня в другом догнал и перегнал. Засадил на зону Снейпа – раз, нашел четырех подружек – два.
- Еще Локхарта из нагана подстрелил, когда Асторию выручали – три.
- Как подстрелил? Так это ты его?
- И снова при помощи карты. Дело все в том, что этот м… взял моду, какой-нибудь из малолетних девчат с первых курсов отработки у себя назначать за невосторженный образ мышления, а потом стирал им память об этом событии. Мы всей школой думали, что там да как. В конце концов, четырнадцатого февраля, в день, так сказать, святого Валентина, нас со Сьюзен догоняет Дафна и говорит, что Астория под раздачу попала. Гляжу в карту — точно! Этот е… пи… запер ее в своем кабинете и гоняется за ней. Я — туда, сказал еще Сьюзен позвонить тете, чтобы та ментов привела. С собой у меня как раз наган был, купленный в Косом переулке в магазине антиквариата. Дошел до кабинета, а там и Амелия подоспела. Открываем, и видим картину маслом, приготовления к действию во всей красе. Так эта тварь е… не то что не сдалась, она на нас поперла. Вот и… короче, семь пуль в барабане, двумя попал, этого хватило.
- Ничего себе! — воскликнули хором все собравшиеся.
- Это же было опасно! — взвилась Андромеда. — Как у тебя вообще мысль возникла…
- Ну, ты даешь, Гарри! — захохотала Дора. — А я-то думала, как это так оказалось, что Локхарт на суде хромал как инвалид. А оно вон оно что! Молодец!
- Правильно, мочить педофилов! — поддержал Тед. — Хорошо ты сделал, что подстрелил его.
- Ну, Гарри! Ну, крестник! Это же как… как… как медом по сердцу!
- Не то слово! Ты бы видел, Сириус, какие глаза были у Дамблдора, когда Амелия пришла и объявила об аресте Локхарта.
- Серьезно? И он не знает, что это ты его подстрелил?
- Нет, конечно. Я что, дурной, колоться перед директором? Он не следователь, я не задержанный, пускай идет на ху…тор бабочек ловить со своим «общим благом».
- Это как?
- Каком кверху. Вспомни, Бродяга, как и из-за чего тебя посадили. И кто был председателем судилища.
- Так меня и не судили, Дамблдор заявил, что нечего судить такого, как я. Сломали палочку и засунули на зону, так двенадцать зим и отбыл до амнистии.
- Ну вот. А потом выяснилось, что виновен был все-таки другой, а ты незаконно лишен свободы. И что, дражайший директор хотя бы извинился?
- Нет, конечно. С чего бы ему извиняться? Даже бородой не шевельнул.
- Ну вот. А меня он засунул к так называемой тетушке Петунии, мотивируя это тем, что они якобы единственная моя родня.
- ОН СДЕЛАЛ ЧТО?
- То, что я только что сказал.
- Быть такого не может. Лили, она же не любила сестру из-за того, что та ненавидела волшебство. И ты воспитывался у них?
- До одиннадцати лет. Потом мне все это надоело, и я оттуда убежал. Ну, а потом, в Косом переулке, встретил Дору, на Рождество приехал сюда на каникулы, ну и вот, тетя Энди переписала опеку на себя, теперь мой дом тут.
- Что уж и говорить, если я не смог, то ты, Энди, правильно сделала. Ты же вроде следующей в очереди на опеку была после меня, я ж помню завещание Джеймса.
- Я была в «Гринготтсе», но там мне сказали, что завещание запечатано по воле Дамблдора.
- Вот …! — Сириуса прорвало на откровенность, и ближайшие пару минут мы слушали, что же именно представляет собой Альбус Дамблдор, насколько деградировали его умственные способности и какие именно склонности в половых связях он предпочитает.
- Я же помню, — продышавшись, сказал Сириус. — Я же был там, когда Сохатый и Лили составляли очередность опеки на случай, если их не станет. Первым был я, потом – вы, Энди и Тед, потом — Амелия, потом — Лонгботтомы, друзья Сохатого, а потом — Гринграссы, которых хорошо знал я.