Когда же мы все наелись и напились, Дамблдор поднялся со своего места и призвал всех остальных последовать его примеру. По взмаху его ВП опустевшие столики выстроились вдоль стен, образовав великолепный танцпол. У дальней стены возникла сцена, уставленная разнообразными инструментами, и на эту сцену поднялись семеро хмурых мужиков самого рокерского вида, с длинными хаерами, в джинсах и драных балахонах.
Дора тут же шепнула мне на ухо, что это местные музыкальные знаменитости, ансамбль под названием «Вещие Сестры». При чем тут сестры, я так и не понял, но приготовился немного поправить им репертуар.
Зазвучала музыка, но, судя по растерянному виду музыкантов, совершенно не такая, как они собирались играть. Пара аккордов – и вместо ожидаемого вальса ошеломленная аудитория услышала нечто совсем на вальс не похожее:
Земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе видна. Как сын грустит о матери, как сын грустит о матери, Грустим мы о Земле, она одна. А звезды, тем не менее, а звезды, тем не менее, Чуть ближе, но все так же холодны. И как в часы затмения, и как в часы затмения, Ждем света и земные видим сны. И снится нам не рокот космодрома, Не эта ледяная синева, А снится нам трава, трава у дома, Зеленая, зеленая трава… [90]
Но даже нестандартный, неизвестный абсолютному большинству присутствующих (за исключением тридцати с чем-то человек) мотив не помешал нам с Дорой запрыгать в быстром танце, а вслед за нами подхватились и остальные.
- Что, прикол начинается? – шепнула мне Дора.
- Вот именно, – улыбнулся я ей. – Гулять так гулять.
Едва кончилась одна запись, и музыканты немного оправились от шока, как зазвучала следующая, на этот раз я «зарядил» им другую, уже медленную.
Заповедный напев, заповедная даль, Свет хрустальной зари, свет, над миром встающий,
Мне понятна твоя вековая печаль,
Беловежская Пуща, Беловежская Пуща, Мне понятна твоя вековая печаль, Беловежская Пуща, Беловежская Пуща… [91]
- Откуда песня на этот раз? – спросила Дора. – Про ту я знала, откуда она, а эту еще и не слышала.
- Это в оригинале спел народный ансамбль под названием «Песняры» из советского Минска, знаменитость всесоюзного уровня. А что не так?
- Да ничего, красивая песня, – улыбнулась мне смущенная Дора.
За репертуар «Песняров» и иных тому подобных ансамблей я мог быть спокоен. Вся эта музыка имела в здешнем Советском Союзе бешеную популярность и без моего в этом участия, что «Песняры» из Минска, что «Ялла» из Ташкента. Во всяком случае, по радио и телевизору записи в исполнении того же Мулявина крутили достаточно часто, и на новогоднем «Голубом Огоньке» за предыдущие годы я его видел лично. Поговаривали, что «Песнярам» здесь благоволил лично Машеров, сам выходец из Белоруссии.
После «Беловежской Пущи» последовала еще россыпь советских песен восьмидесятых годов. Я специально заряжал именно то, что знал наизусть сам, и под ритмы «ДДТ», «Наутилуса» или «Алисы» наши с Дорой рокерские прикиды смотрелись очень естественно. Советские гости не отставали, уж кто-кто, а они точно с этой музыкой были знакомы. А вот коренное население поначалу смотрело на наши танцы глазами крупнее тарелок и слушало незнакомые мотивы, развесив уши.
«Девчонка-девчоночка» в исполнении группы «Любэ» сменялась добрынинским «Синим туманом», «Надежды и мечты» Юрия Антонова – «Алесей» еще одной белорусской группы «Сябры», а за «Зеленоглазым такси» Боярского следовала «Что такое осень» Шевчука. А мы наслаждались, как музыкой, так и просто компанией друг дружки.
Пару песен и танцев спустя Дора даже немного подустала с непривычки, отойдя за первый попавшийся столик. Тем временем распорядитель бала объявил:
- Белый танец, дамы и господа! Белый танец! Дамы приглашают кавалеров!
К нам откуда-то подскочила Света, спросившая голосом мадмуазель Вектор:
- Не возражаешь, Ни… Тонкс, если я ненадолго похищу твоего кавалера?
- Что ты, что ты, Септима, я пока пас.
Сказано – сделано, и Света оттащила меня на танцпол. Как раз музыканты собрались играть следующую песню, ну, щучье веление и мое хотение им и тут «помогли»:
Я прошу, хоть ненадолго, Боль моя, ты покинь меня. Облаком, сизым облаком Ты полети к родному дому, Отсюда к родному дому.
Берег мой, покажись вдали,
Краешком, тонкой линией,
Берег мой, берег ласковый,
Ах, до тебя, родной, доплыть бы,
Доплыть бы хотя б когда-нибудь…
Где-то далеко, очень далеко
Идут грибные дожди,
Прямо у реки, в маленьком саду
Созрели вишни, наклонясь до земли.
Где-то далеко в памяти моей
Сейчас, как в детстве, тепло,
Хоть память укрыта такими большими снегами… [92]
- Снова шутишь? – спросила меня Света, пока мы кружились в танце.
- А то, – отвечаю. – Ну вот не знаю я, что за песни у этих непонятных «сестер» и братьев, вот и решил поставить нечто знакомое мне. Пусть учатся. Чем плохо?
- В общем-то, ничем, – смутилась девушка. – Но все же, наверное, не стоило так сразу.
- Обойдутся. Дамблдор орал весь год про «сотрудничество между школами» и «культурный обмен», вот и получил его по всей роже. «Песняры» – это часть нашей культуры, и ему от этого факта не отвертеться. Был бы тут тащ комиссар, тоже так бы и сказал.
- И я бы сказала о том же самом. Только давай пока оставим гостей и музыкантов в покое, а то кое-кто начнет что-то подозревать.
- «Кажется, пчелы что-то подозревают?»
- Вроде того, – хихикнула Света.
- Ладно, сам пока все равно напрыгался, но если еще какой медляк объявят, ну, или Дора на танцпол вытащит, заряжу что-то свое. Годится?
- Вполне. Дору ты все равно не переспоришь. Ну что, пошли, танец заканчивается… спасибо за музыку, кстати, меня даже слеза прошибла.
- Меня тоже. Что уж говорить, Свет, мы с тобой тут в похожей ситуации, что ты, что я далеко от Родины. Тебе спасибо, что хоть научила немного, как тут пляшут, в грязь лицом не ударил.
- Не за что, – улыбнулась она. – Обращайся, если что.
- Само собой.
Я проводил Свету к ее столику, после чего вернулся к Доре.
Дора успела отдохнуть и была готова танцевать снова. Что ж, заряжаем новую песню… и спустя пару минут мы на два голоса орали:
…Только на допросе я спросил: «Кто же тот пилот, что меня сбил?» И сказал мне тот раскосый, Что командовал допросом: «Сбил тебя наш летчик Ли Си Цин». Врешь ты все, раскосая свинья! В шлемофоне четко слышал я: «Коль, прикрой, а я накрою!» «Ваня, бей, а я прикрою!» Русский ас Иван подбил меня… [93]
Мы станцевали еще пару танцев, и каждый раз мне приходилось поправлять артистам репертуар. Но вот наступила полночь, «сестры» с братьями закончили выступление, так и не сыграв ничего своего, и мы побрели к себе.
- Спасибо за чудесный вечер, – шепнула мне Дора, когда мы уже пришли в свое общежитие.
- Тебе спасибо, давно я так не танцевал.
- Кстати, а я все-таки догадалась, что ты не только на самом Балу прикол устроил, но и до него тоже.
- Ты о чем?
- Ну вот, о внезапном возникновении неких симптомов, по причине которых половина нашего с тобой особо нелюбимого факультета сразу после каникул отправились в больницу – сводить бородавки…
- А что? Пусть помучаются… в конце концов, нечего было своей чистокровностью светить на всех углах. Только об этом – никому.
- Обижаешь! – картинно нахмурилась Дора. – А если серьезно, то и я бы сама еще во время своей учебы с радостью бы устроила то же самое, только не знала, как. Так что ты, Гарри, меня в этом вопросе обскакал, и не только меня.
- Да ладно тебе, Дора! Сделал и сделал, что уж тут… Кстати, пока не забыл, нам тут в ближайшее время постараются сделать публичные замечания.
- Кто и почему?
- Я подозреваю Гермиону и МакКошку.
- А от них-то за что?
- От первой – за то, что мы русскую музыку с тобой заряжали на танец, ведь догадается же, кто тут у нас русский, а вторая не преминет вставить нам пилюлю за то, что появились на Бал, явно перепутав его с концертом какой-нибудь рок-группы.