- И?
- Забей, Дора. Пускай эти моралисты за свои традиции сами держатся. Мы с тобой в их мечты не лезем – пусть и они в наши не лезут.
- Вот нравится мне это! – сияет Дора. – Нарушать все правила, до каких дотягиваешься, упорно не следовать традициям… Это по-нашему, не зря я тебя учила!
- Не забудь, нам еще тридцать первого предстоит то же самое, только не здесь, а на русском пароходе.
- Ты еще спрашиваешь? Приду обязательно!
Конечно же, я оказался прав, и неделя между Рождеством и Новым годом не обошлась без ругани с Гермионой. Как выяснилось, печально известную «гриффиндорскую всезнайку» так никто и не пригласил, в итоге она просидела все торжество в гордом одиночестве, несмотря на все усилия, затраченные на подготовку.
Мадмуазель Грейнджер, как и ожидалось, попыталась вставить мне пилюлей за испорченный, по ее мнению, концерт, раз вместо магической культуры посетители Бала были вынуждены знакомиться с произведениями мало того что маггловской насквозь, так еще и СОВЕТСКОЙ. Хорошо, как раз мимо проходила Света, пригрозившая за оскорбление иностранных гостей снять с Гриффиндора полста баллов, так что Гермиона была вынуждена заткнуться и ретироваться.
МакГонагалл, как мы и подозревали, даже начала было распинаться по поводу насквозь нестандартного стиля одежды, но, видя, что поет глухим, махнула рукой и удалилась, даже не сняв с Хаффлпаффа ни одного балла.
Тридцать первое число пришло быстрее, чем кто-то мог бы себе вообразить. Впрочем, подарки начали поступать еще раньше, так, еще тридцатого меня позвали в кинозал «Ленина» посмотреть премьеру нового фильма, недавно снятого режиссером Александром Рогожкиным, под названием «Особенности национальной охоты».
Отличий от того фильма, что я помнил по прошлой жизни, практически не было. Тот же Кузьмич, жизнерадостный бородатый егерь, у которого на огороде имелся сад камней, а в траве спокойно росли ананасы. Те же Лёва, Михалыч и Сергей Олегович, собравшиеся на 13-м кордоне у Кузьмича попить водки и поболтать за жизнь. Тот же финн Райво, которого веселая компания закадычных друзей напоила до такой степени, что ему вместо Луны померещилась Земля. Та же корова, которую сначала пытались вывезти с военного аэродрома в люке бомбардировщика, а потом случайно подстрелили в лесу, приняв за лося.
Все собравшиеся в зале хохотали до упаду. Вот сказать кому, что буду так реагировать на, казалось бы, давно выученные наизусть с любого места эпизоды, так никто бы не поверил. Но фильм определенно удался, теперь жду с нетерпением, когда вторую часть про рыбалку снимут.
Новогодняя вечеринка по-русски начиналась даже раньше, чем бал в Хогвартсе, поскольку Новый год наступал в Москве за три часа до Лондона. Так что уже в пять часов вечера, едва стемнело, мы все уже были на борту «Ленина», где на ресторанной палубе силами команды и пассажиров тоже был обустроен танцпол.
В отличие от достаточно прохладного замка, каюты и коридоры советского парохода были жарко натоплены, повсюду горел яркий электрический свет, а на ресторанной палубе весело перемигивались разноцветными огоньками висевшие там и сям гирлянды.
Из обитателей Хогвартса на советский пароход явилась только Дора, и явилась она туда со мной в обнимку. Для встречи Нового года по-русски она выбрала тот же самый наряд, в котором была на Балу, и своим появлением вызвала фурор у советских гостей, явно не ожидавших, что среди заморских девчат тоже окажутся поклонницы русского рока.
Света пришла тоже, но появлялась на публике редко, больше о чем-то беседовала с чекистами. Тайна ее происхождения была тайной только для иностранцев, со всех наших товарищ комиссар взял подписку о неразглашении, подкрепленную магией, расколешься до срока – помрешь, слова сказать не успеешь. Сами наши товарищи привели с собой своих подруг, с которыми танцевали на Балу, там, естественно, было больше всего француженок. Мадмуазель Делакур, как ни странно, на борту «Ленина» в тот вечер не появилась, видимо, слишком уж высоко нос задрала. Впрочем, как мне поведал все тот же десантник Лёха, наслушавшийся на Балу своей партнерши по танцам Мари Жермен, вейлочку у французов не любили именно за надменное поведение.
С живой музыкой не подвели, среди советских друзей-товарищей оказались и гармонисты, и барабанщики, мне же с ходу вручили гитару, и пару песен я все-таки спел. А аккомпанировали нам неизменные медведи с балалайками и гармошками, и в такой «народной» обработке кое-какие вещи обретали новое звучание.
А потом начались танцы, как раз на большом экране, что висел в торце ресторана, начали показывать новогодний концерт из Москвы. Дора при виде этого концерта сразу же поняла, откуда я брал вдохновение для бала недельной давности. Но оценила, и весьма охотно со мной потанцевала.
Перекинулся парой слов с советскими приятелями. Ваня сообщал, что его подшефный Михайло Топтыгин на днях отличился. Забрался в лес, сцепился с диковинным человеконём и весьма качественно надрал тому задницу, только шерсть клочьями летела по всему лесу. Как потом орал возмущенный местный лесничий Хагрид, потерпевший оказался вожаком местной стаи кентавров по имени Бейн. Ну, а что, с медведя взятки гладки, он местных обитателей раньше в глаза не видел, и английского языка не понимает. Впрочем, кентавру, которому Топтыгин выдрал с корнем хвост и пообрывал почти всю гриву, от этого было не легче.
За десять минут до девяти вечера концерт вдруг прервался, и на экране появился Председатель Верховного Совета СССР товарищ Жигулёвский, стоявший на фоне заснеженного Кремля. Все собравшиеся в зале заняли места у стола с бокалами шампанского или сока в руках и приготовились слушать.
Верховный выступал долго и увлеченно, обещал всем в наступающем году безусловный и однозначный рывок вперед, достижение всех поставленных целей, ну, а если кто-то встанет на пути у миролюбивого Советского государства, то оно, это самое государство, таки вымоет сапоги в Ирландском море. Толстый намек в сторону Англии с ее майданом и продолжающимся беспределом был понятен каждому.
Но вот закончилось выступление, и раздался бой курантов Спасской башни. Один… Два… Три… Десять… Одиннадцать… Двенадцать! С Новым годом, товарищи!
Новый 1995 год вступил в свои права. По телевизору заиграл советский гимн, ну, а затем продолжился праздничный концерт. На сцену вышли несколько по-восточному цветасто одетых джигитов, и полилась музыка песни:
Горячее солнце, горячий песок, Горячие губы – воды бы глоток. В горячей пустыне не видно следа, Скажи, караванщик, когда же вода? Учкудук – три колодца, Защити, защити нас от солнца, Ты в пустыне – спасительный круг, Учкудук… [94]
- Давно я так Новый год не встречала, – поведала мне по секрету Света, когда мы с ней кружились в танце. – Всё их английское Рождество приходится праздновать. Знал бы ты, как надоело видеть вокруг себя эти нарисованные улыбочки, такое чувство, что не с людьми живыми, а с масками разговариваешь, а за маской той – не пойми что.
- Есть такое, нагличане этим славятся. Сам за эти три года хлебнул. Так что кто-кто, а я тебя точно пойму.
- Я это знаю, – загадочно улыбается Света. – Ой, кстати, вон, смотри, опять что-то из тех песен, что ты привез, показывают.
Те песни, что я притащил с собой из будущего, которого уже не будет, здесь уже начинали приживаться. Очевидно, тексты и мотивы товарищ комиссар передал куда следует, а там решили помаленьку выпускать. Насколько помаленьку – я так никогда и не узнал, но я точно слышал, как Расторгуев в конце ноября ушедшего девяносто четвертого вдруг спел песню «Верка», в иной истории выпущенную в свет пятнадцать лет тому вперед. Ну, а новый альбом группы, названный «Песни о людях», который я купил и послушал уже потом, полгода спустя, был по размерам вдвое больше предыдущего и включал в себя, в том числе, россыпью записи из нескольких последующих. Так что многие их хорошие вещи станут известны миру намного раньше. А поэты потом еще что-нибудь новое напишут.