Фабрика — кухня завода «Динамо», который вообще не имел ничего общего с командой «Динамо» (Москва) и со всем чекистким обществом «Динамо», находилась на улице Ленинская Слобода и представляла из себя изыск архитектуры тридцатых годов, когда всякие пилястры и прочие украшательства признали буржуазными, и даже отковыряли кое-где от стен. Вместо барельефов с горгульями теперь ломаные формы и большие окна. И конечно функциональность. Так, крышу здания сделали плоской, и летом в жару можно было принять кушанье в себя на крыше, запивая пивком, которое свободно продавалось и в общем зале, и в буфете, и алкоголем вообще не считалось. Ещё архитекторы разделили потоки голодных с сытыми (условно), были спроектированы параллельные лестницы и раздельные вход и выход. Конвейер по приёму пищи. Люди подходили к витринам, хватали две тарелки, совали компот под мышку и хлеб в зубы, расплачивались и уходили работу работать. На девяносто процентов обедали в этом храме пищеварения работники электромеханического завода «Динамо». Это было крупнейшее предприятие, где создавали генераторы, электродвигатели для поездов, трамваев, троллейбусов и другое электрооборудование. Динамы, в общем.
Команду довёз до фабрики-кухни мастодонт, похожий на автобус Глеба Жеглова. Ехал он целый час, так как стадион был на севере столицы, а завод с одноимённым названием на юге. Почти в противоположных концах города. В автобусике, кашляющем, всего шесть двойных скамеек и Вовкам пришлось сначала стоять, на них не рассчитано. Молодые динамовцы, самые субтильные потом всё же сдвинулись на своих скамеечках и вторую половину пути проехали пацаны сидя.
Кормили команду в отдельном зале, когда приехали, уже накрыли на них, и грузный мужчина на Чернышёва начал шипеть, что опоздали, скоро приедет на обед ЦДКА. Вовка, напрягся. Сейчас ведь живьём увидит легенду — Боброва. Вот те молодые парни, что тряслись с ним в автобусе, тоже почти поголовно легенды, ан нет, пиетета не вызывают. Не тот уровень? Хотя, ведь Чернышёв ничем не уступает по известности и той роли, что сыграл в развитие хоккея с шайбой в стране, но нет. Имя! Сейчас будем посмотреть.
Суп грибной с парой маленьких, не резанных картох и куском какого-то сельдерея или пастернака, перловка, чуть переваренная и небольшая котлетка, сверху компот из калины и два куска хлеба. В этом всём калорий меньше, чем организм истратил за часовую поездку в автобусе мастодонте трофейном. Ложки мелькали у народа со скоростью крылатых ракет. Меньше пяти минут и алес, всё усиленное питание закончилось. Сытости не вызвав. Тренер прошёл по столам и раздал талоны.
— Куда это? — вылез Третьяков.
— В буфете шоколад возьмёте.
— Здорово. Нам в Куйбышеве тоже давали.
— Всё, парни выходим, вон армейцы идут, — подогнал своих Чернышёв.
И точно в зале со стороны входа начали появляться чужие. В таких же спортивных штанах и шапочках. Вон и Бобров, на голову возвышающийся над остальными. Прошёл мимо Вовки, когда тот стоял в углу. Одного роста. Шея потолще и в плечах поширше будет. Так Вовке ещё расти, да и шею с дельтами накачает. Рязанская физиономия с довольно длинными зачёсанными назад волосами, как раз шапочку снял и пятернёй поправил, нос большой. Для этого времени настоящий богатырь. Поздоровался с динамовцами Сева за руку, о чём-то спросил Чернышёва, гыгыкнул и продолжил здороваться, дошёл до Вовок. Снизу вверх оценивающе глянул на Третьякова и остановил взгляд на Фомине.
— Молодёжь? Сева, — протянул граблю. И что теперь неделю руку не мыть?
Зрителей было много. Как-то читал в далёком будущем Челенков, что и по двадцать тысяч приходило. Ну, только не на этом, как бы назвать-то — стадиончике. Люди заняли настоящую трибуну, при минус пятнадцати садиться никто и не думал. Стояли, согреваясь водочкой и портвешком, никто глинтвейн в термосах не разносил. Противоположная народная трибуна из снега была ещё плотнее заполнена, в такой тесноте, да не в обиде, и теплей. Борта же площадки, где располагались скамейки запасных и тюрьма, обрешеченная для штрафников, были сугробами отгорожены от болельщиков и они теснились чуть поодаль, но возвышение было не высоким, и смотреть игру с него было неудобно, всё равно, по паре тысяч с каждой стороны кучковалось. Ребята в основном. Подпрыгивали, надеясь увидеть кумиров, облепили несколько стоящих с обломанными предыдущими болельщиками берёз. Синявский в своём скворечнике уже вещал и хриплый узнаваемый голос, усиленный десятком рупоров, разносился далеко по окрестностям.