– Я к хоккею никакого отношения не имею. Но как… А как болельщик двумя руками за, – запнувшись чуть не назвав кто же он такой на самом деле, подвёл черту боксёр. Кто же с МГБ спорить будет.
– Я наведу справки. Узнаю всё про этот… эти студенческие игры. И про хоккейный турнир на них. Ну и про Прибалтику, мне лично эта идея нравится. Сам бы лучше не придумал. Правильная тебя молния ударила Володя.
– Я еле выжил и всё, что знал, забыл, даже, как родителей зовут. – Решил на жалость сыграть Челенков.
– В накладе не остался. Вон, какие речи задвигаешь. Молотову впору. – Фоминых прочитал несколько раз афишу, и хотел было идти, но потом вернулся и попытался отодрать её от стены. Удалось легко, стены явно побелены мелом, и бумага отстала вместе с небольшим количеством этого мела без проблем. Владимир Сергеевич отряхнул прилипшие кусочки мела и клея и, свернув в трубочку афишу, пошёл к выходу.
– Товарищ начальник, а нас кормить будут, – выскочил ему на встречу Бобров.
– Обещали, сейчас схожу, потороплю. И что-то думать надо, если тут ночевать, то простынем же. Топить надо. Всё, из помещения не выходить. Меня ждать! Все слышали! – Фоминых повысил голос, оглядел столпившихся у входа и смолящих папиросы хоккеистов, – Не выходить. Мы в чужой стране и без виз.
Событие третье
Те, кто говорят, что кушать ночью нельзя пусть попробуют объяснить, для чего нужен свет в холодильнике!
Ничто не делает ужин таким вкусным, как отсутствие обеда.
Натощак так хорошо и свободно думается, но почему-то – в основном о еде.
Обедом назвать, то, что принесли в эту казарму чехи, назвать можно с такой натяжкой, что тянуть нужно с помощью трактора. К-700. Есть ещё мощней? Был армейский термос на десять литров и там был тёплый, но далеко не горячий, чай и туда бросили не сахар, а сахарин. Народ пил и даже не морщился, привыкли за войну, а Вовка выделенную ему порцию впихивал в себя насильно, противный химический привкус долго ещё потом держался во рту, и требовалось это чем-нибудь перебить. Сжалившись над молодым, боксёр, смотревший с укоризной на его плевание и заедание снегом, поманил в угол, куда баулы скидали, достал початую бутылку коньяка и строго глядя в переносицу буркнул:
– Один глоток. Эх, молодёжь. На фронте сахарин за счастье был.
Фомин глоток сделал. Коньяк был ещё хуже, чем сахарин, он был жёстким и драл горло. Гадость. А ведь Реми Мартин (Remy Martin) на бутылке написано. Или это организм Вовки не привык к спиртному?
Но чай был не единственным разочарованием в меню обеденном. Вторым был хлеб. Дали тонюсенькую скибочку весом грамм в тридцать, почти прозрачную. Хлеб оказался пресным, подсушенным и пах каким-то машинным маслом. Вовка в войну питался, должно быть и худшим, но в памяти Челенкова это не отразилось. К тому же уже 1949 год начался. И Чехословакия почти не пострадала от войны.
Последним разочарованием была каша. Дали перловку, мало, не солёную, переваренную и без малейших признаков хоть подсолнечного или какого другого масла. Просто в деревянной миске с обломанными краями принесли три ложки размазни.
И это весь обед.
После обеда, как раз, запив размазню противным чаем, Вовка и пошёл на улицу, хоть снегом заесть. Нашёл позади казармы незатоптанный участок, лицо растёр и прожевал пару пригоршней. В это время смотрел на северо-восток. За час далёкая чёрная туча на горизонте превратилась в полностью чёрное небо и только на западе ещё виднелась голубая полоска. Резко похолодало и снег уже даже начал падать, крупными снежинками, редко и вертикально. Ветер совершенно унялся.
Вовка, приняв глоток коньяка, и, избавившись от противного привкуса во рту, решил пренебречь приказом Фоминых и обследовать ближайшие подступы к казарме. Автоматчиков с немецкими овчарками поблизости не было, даже какого-нибудь работника аэропорта или таможни там и то не наблюдалось. Никому русские хоккеисты не нужны. Обход казармы по кругу принёс отличную новость. Дрова были. Они ровной поленницей был сложены в торце казармы. Вовка набрал охапку и поспешил назад в помещение. Там на глазах становилось холоднее.
– Артист! Запретили же выходить? – принял от него дрова Бобров. И сразу стал охлопывать себя по карманам, ища спички. Ели и даже пытались играть в бильярд сломанным кием в пальто.
Сразу после обеда все руководители их делегации отбыли в Прагу. Фоминых дозвонился до министерства иностранных дел Чехословакии из аэропорта и те пригласили Савина и его в Прагу для обсуждения участия российских хоккеистов в зимних студенческих играх. С ними и боксёр увязался, хоть не знал ни чешского, ни английского. Старшим остался Чернышёв. Он вакханалию разжигания печи и прекратил.