Олег приоткрыл дверь, заглянул в нее, потом тихонько, словно крадучись, вошел в подъезд. Следом за ним бочком протиснулся и Гриша.
Ребята очутились в длинном коридоре с двумя рядами закрытых дверей. Только первая дверь справа была открыта. Она вела в комнату, разделенную на две части деревянным барьером.
Первая половина комнаты была пуста, если не считать милиционера, стоявшего у двери. За барьером у стола стоял маленький, толстый лейтенант с красным лицом и что-то сердито кричал в телефонную трубку. За другим столом в дальнем углу сидел еще один милицейский работник.
– Вам чего тут нужно? – строго спросил милиционер у двери, как только ребята сунулись в комнату.
– Нам?.. Нам… начальника… – пролепетал Олег.
– Какого начальника? Дежурного? По какому вопросу?
– Нам по вопросу… нам заявить нужно, по очень важному…
– Дежурный занят. Посидите здесь, – сказал милиционер, пропуская ребят в комнату, и передразнил с усмешкой: – «Заявить»!
Ассистент с дрессировщиком сели на скамью с высокой спинкой. Лица их теперь стали серыми от страха, потому что толстый лейтенант, сверкая маленькими глазками и с каждой секундой все больше распаляясь, кричал в телефон:
– А я из-за вас получать взыскание не намерен, товарищ Фролов! Понятно вам? Не намерен! Я лучше сам на вас взыскание наложу… Письмо получено. Да, да, получено, товарищ Фролов. – Лейтенант взял со стола какой-то зеленый конверт, потряс им над головой и с размаху бросил на стол. – И вы дурака не валяйте, товарищ Фролов. Маленького из себя не стройте!
Тут Гриша почувствовал, как Олег толкнул его в бок, и услышал взволнованный шепот:
– Дураки мы! Пойдем скорее! Ведь письмо написать можно… Напишем письмо, и всё!
Ребята поднялись.
– Всё! Кончены разговоры! Всё! – яростно прокричал толстый дежурный, треснул трубкой о рычаг и, сопя, повернулся к мальчикам: – Так! Слушаю вас!
Мальчики взглянули друг на друга и ничего не ответили.
– Ну? Что вам угодно? – повысил голос дежурный.
– Нам… мы… нам ничего… мы просто так… – пробормотал Олег.
– Как это «просто так»? Гулять, что ли, сюда пришли?
– Мы… мы… Пойдем, Уточкин, – быстро сказал Олег.
Мальчики дернулись было к выходу, но тут же застыли на месте, в ужасе приоткрыв рты и вытаращив глаза. В дверях стоял тот самый лейтенант.
Гриша так и не запомнил, сколько длилось страшное, леденящее душу молчание. Ему казалось, что прошли целые часы, прежде чем Олег выговорил сдавленным голосом:
– Здравствуйте, товарищ лейтенант!
– Здравия желаю! – ответил тот, вглядываясь в мальчишек.
И вдруг дрессировщик и ассистент, словно подхваченные волной отчаяния, заговорили одновременно, заговорили громко, быстро, перебивая друг друга, стараясь друг друга перекричать:
– Товарищ лейтенант, вы… вы… нас простите, это мы на вас тогда собаку…
– Ага… нечаянно… мы вам только показать…
– Мы ее дрессировали на собаку охранно-сторожевой службы…
– Он поводок нечаянно упустил. Он вам только показать, а она вырвалась…
– Мы отрабатывали с ней команду «фас», и мы хотели потом пойти в питомник и показать, как мы ее дрессируем…
– Вам теперь прививки надо делать…
– И мы хотели попросить, чтобы нам дали настоящую овчарку на воспитание, и…
– Потому она, может быть, бешеная. Нам тоже делают прививки…
По мере того как дрессировщик с ассистентом несли эту околесицу, лицо лейтенанта становилось все жестче, все сердитее.
– Ясно! Хватит! – вдруг крикнул он и, сунув руки в карманы брюк, большими шагами стал ходить по комнате.
Ребята умолкли. От них, как говорится, пар шел.
– А, ч-ч-черт! – прорычал высокий лейтенант.
Дежурный сидел, низко склонив голову над столом, и Гриша заметил, как он покусывает губы, чтобы не рассмеяться.
Милиционер, сидевший в углу, закрыл лицо растопыренными пальцами правой руки, и плечи у него дрожали. И милиционер, стоявший у двери, тоже сдерживал улыбку.
– А, ч-черт! – повторил лейтенант и вдруг, вынув руки из карманов, сжав кулаки, остановился перед мальчишками. – Да вы… Да я вас сейчас… да я!.. – выкрикнул он громко и, так и не договорив, снова принялся шагать по комнате.
– Это которая тебе брюки на коленке порвала? – спросил дежурный, все еще глядя в стол.
Лейтенант не ответил. Тогда дежурный поднял голову и обратился к Грише:
– Так! Твой адрес и фамилия?
– Кузнецов переулок, дом три, квартира восемь, – тихо ответил тот.
Дежурный записал адрес и посмотрел на Олега:
– Твой?
– Проезд Короленко, дом пятнадцать, квартира один.
– Так. Идите!
Мальчики направились к двери, но через два шага Олег остановился и обернулся к дежурному:
– Скажите, пожалуйста, а что нам теперь будет?
– Там увидим. Идите, пока целы.
Милиционер, стоявший в дверях, пропуская ребят, легонько щелкнул Гришу по макушке.
Очутившись на тротуаре, мальчишки бросились бежать, словно боясь, что лейтенант сейчас выскочит и погонится за ними. Когда же свернули в ближайший переулок, Олег вдруг остановился, сунул руки в карманы брюк и прислонился спиной к стене дома.
– Дураки, дураки и дураки! – сказал он медленно и негромко.
– Кто… дураки?
– Мы с тобой дураки: зачем мы правдашние адреса дали? Ведь никто не проверял.
Гриша в ответ на это только вздохнул.
Одиннадцать дней Гриша ждал, что его родителей вызовут в милицию. На двенадцатый день, когда он был в школе, раздался звонок. Бабушка открыла дверь и увидела стройного лейтенанта в милицейской форме.
– Виноват! Здесь живет Гриша Уточкин?
– Зде-е-есь, – протянула бабушка упавшим голосом.
– Дома он?
– Не-е-ту… В школе!..
– Разрешите на минуту!..
Бабушка посторонилась, пропуская лейтенанта в переднюю, и тут только заметила, что лейтенант ведет на поводке щенка-овчарку с острой мордой, торчащими ушами и высокими толстыми лапами.
– Вот, передайте ему, пожалуйста, – сказал лейтенант, вкладывая конец поводка в бабушкину руку. – На ошейнике монограмма есть. И скажите, что привет им обоим от лейтенанта Самойленко.
Лейтенант приложил руку к козырьку и удалился.
Бабушка выпустила из рук поводок и долго стояла, уперев руки в бока, глядя на щенка, который расхаживал по передней, потягивая носом. Потом она сходила в комнату, надела очки и, вернувшись в переднюю, присела на корточки.
– Ну-ка, ты! Как тебя?.. Поди сюда! – сказала она, чмокнув губами.
Щенок подошел к ней, виляя хвостом и улыбаясь. Придерживая его за спину, бабушка нашла на ошейнике металлическую пластинку. На ней было выгравировано:
«Грише Уточкину и Олегу Волошину от работников 3-го отделения милиции».
– Ишь ты!.. – прошептала бабушка.
1954 г.
Кинохроника
В ту субботу, придя из школы и пообедав, я вынул из шкафа самодельный киносъемочный аппарат и приступил к своему обычному занятию: я завел пружину аппарата, наставил пустой, без пленки, аппарат на кошку, умывавшуюся посреди комнаты, и нажал на спуск. Аппарат затрещал; кошка посмотрела на меня долгим взглядом, зевнула, потянулась и ушла под кровать.
Я побрел на кухню и наставил рамку видоискателя на маму, которая мыла посуду. Кинокамера снова затрещала. Мама тяжело вздохнула и покачала головой:
– Боже! Как ты мне надоел со своим аппаратом!
Я тоже вздохнул и поплелся прочь из квартиры. Во дворе на лавочке сидела старушка. Перед ней катали жестяной самосвал двое малышей. Я навел свою камеру на них.
– Все трещит и трещит! – прошамкала старушка. – Которые дети книжки читают или играют себе, а этот все трещит и трещит…
Больше я трещать не стал. Я вернулся домой, спрятал свой аппарат, сел у стола и уныло задумался.