- Здорово наши дают фашистам! - обрадовался Вовка и вдруг услышал рядом голос отца:
- Эх, не туда бьют! Всё ведь у немцев в лесу - и техника, и снаряды. А наши лупят по брошенной деревне.
- Сказать бы нашим! - загорелся Вовка.
- То-то и оно, да как? Сидим в этом подземелье, как кроты…
- И подохнем здесь,- послышался со дна траншеи слабый голос матери.- Вон как грохочет!
- Это, маманя, наши стреляют! - весело сообщил Вовка.
Отец спустился вниз и стал что-то говорить матери - наверное, успокаивал.
Деревня горела, и в отсветах поднимающегося зарева отчётливо проступали очертания немецких окопов. Почти рядом - колья проволочных заграждений, длинные холмики брустверов траншей. Кое-где торчали стволы пулемётов. А на дороге, спускавшейся к реке, лежало несколько противотанковых ежей. Сейчас в немецких траншеях всё как будто замерло. Только в окошке землянки, где находился их дозор, на секунду мелькнул свет.
- Затаились, гады! Радуются небось, что наши вхолостую стреляют. Ну, погодите… Погодите! Недолго вам радоваться! - Вовка, прижавшись грудью к брустверу, выкрикивал свои угрозы, но они тонули в гуле выстрелов и взрывов.
Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась.
«А что, если сейчас, пока фашисты не очухались, перейти ничейную полосу, переплыть реку, а там до своих меньше километра…»-мелькнуло в голове у Вовки. И, не раздумывая, он попытался вынырнуть из траншеи. Опираясь на руки, он поднялся на глинистый бруствер, но поскользнулся и полетел вниз. Настил затрещал, со стен траншеи посыпалась земля.
- Цурюк! Цурюк! - раздался окрик из соседнего окопа, где за пулемётами сидели немцы.
Над окопом выросло сразу несколько фигур в зелёных касках.
- Кто бежаль?! Отфечай! Будет стрелять! - крикнул немец.
Вовка вскочил, морщась от боли в коленке. Рядом встал отец. Над их головами тускло блеснули дула автоматов.
- Все здесь! Никто не бежал,- спокойно сказал отец.- Это он упал. Споткнулся в темноте и упал.- Отец показал на Вовку.
Немец спрыгнул в траншею. Мать медленно приподнялась на своей соломенной подстилке, глаза её с тревогой смотрели на солдата. Он молча, видимо пересчитывая, ткнул автоматом в Вовку, отца и мать.
- Дольжен быть руиг… Тихо! - приказал он, угрожающе двинув в сторону отца автоматом. Вылез из траншеи и ушёл вместе с другими автоматчиками.
- Ты что, спокойно слезть не мог?! - ругался отец.- Видишь, за каждым шагом следят… Боятся малейшего шороха.
- В темноте не разглядел, поскользнулся…- оправдывался Вовка.
Он лёг на своё место на дне траншеи и закрыл глаза. Отец поворчал ещё немного и тоже улёгся.
«Ничего, ничего! Всё равно я убегу, проклятые фашисты, и сообщу нашим, где вы всё прячете,- думал Вовка, ворочаясь на сырой соломе.- А то вон как всполошились! Доски затрещали, и они уже тут как тут! Из нашей же землянки прибежали, наверняка оттуда…»
2
Мысль о землянке сразу же напомнила Вовке все подробности их заточения в старую траншею ничейной полосы. Уже прошло пол месяца их жизни под постоянным надзором. Ежедневно, по требованию фашистов, они совершали вдоль траншеи «прогулки» на виду у наших воинов.
Вовка, как сейчас, помнит холодное ветреное утро. Они ещё спали, когда вдруг слетела с петель дверь и в землянку ворвался немец.
- Пшёль! Пшёль! Все пшёль! - закричал он визгливым голосом.- Здесь будет немецкий зольдат!
Мать всплеснула руками и заплакала, отец молча стал собирать пожитки. Вовка не сразу сообразил, что их выгоняют. Потом кинулся помогать отцу.
- Шнель! Бистро! - Немец тыкал им в спины прикладом.
Выйдя из землянки, отец повернул было в сторону деревни - там уцелело два полуразрушенных дома. Фашисты, боясь обстрела, не жили в них. Но солдат преградил винтовкой дорогу и, направив штык отцу в грудь, погнал к заброшенной глубокой траншее. Здесь им было приказано остаться.
Так очутился Вовка с больной матерью и инвалидом-отцом в траншее на ничейной полосе, между вражеской обороной и нашим передним краем, за рекой и луговой низиной, простреливаемой немцами. Здесь, на высоком западном берегу, прекрасном наблюдательном пункте, немцы вели прицельный огонь по лощине ничейной полосы. Лощина хорошо простреливалась и нашими войсками.
На шею каждому (отцу, матери, сыну) повесили жестяную бирку, на которой по-немецки было написано название деревни и личный номер. Вовка тут же попытался сорвать бирку, но фашист с размаху ударил его по голове.