Вовка смотрел на мать и не узнавал ее. Обычно веселая и энергичная, сейчас она была хмурой и озабоченной, в глазах появился какой–то странный лихорадочный блеск.
Неосознанная тревога, ожидание чего–то страшного и непоправимого передалось и ему. Там, на улице, события захватывали Вовку, война казалась огромной увлекательной игрой, в которой принимают участие взрослые. А тут, в избе, война смотрела на Вовку заплаканными глазами бабушки и горем матери.
— Вовочка, не теряй время, собирай свои книги и вещи, — тихо сказала мать. — Мы уезжаем.
Она не ругала его, хотя Вовка, откровенно говоря, ждал взбучки, и не уговаривала. Она просто просила.
— Бабушка тоже с нами?
— Я ей говорю, что надо уезжать. А она упрямится. У нас места не хватит, что ли? Или хуже будет, чем здесь.
— Катерина! Нечего меня уговаривать, — прикрикнула бабушка, вытирая ладонью глаза. — В гражданскую войну никуда не уезжала из своего угла, а теперь тем более. На кого избу новую оставлю? Кто за коровами смотреть будет? Не уговаривай. Спасибо за заботу. Но я уж тут останусь.
— А если фашисты узнают, что вы мать красного командира? Думаете, они с вами цацкаться станут?
— Нужна я им, старая. Какой от меня прок. — Бабушка вздохнула. — Мир не без добрых людей, а чему быть, того не миновать.
Тяжело ступая, бабушка ушла в кухню, и в открытую дверь Вовка увидел, как она в большую плетеную корзину укладывала куски сала, банку с вареньем, кружок сливочного масла, домашнюю колбасу, вареные яички, хлеб.
Надвигалась ночь. Над деревней снова послышался гул самолетов. На западе, где–то далеко за лесом, на краю неба вспыхивало багровое зарево, доносились глухие тревожные раскаты. Спать легли не раздеваясь. Бабушка и мать долго разговаривали шепотом.
Вовка лежал и, закрыв глаза, думал. У него даже мелькнула мысль: не остаться ли ему у бабушки? Пусть мама едет одна. Глупо уезжать из деревни, особенно сейчас, когда началась война. А подбитый фашистский самолет, который наверняка облазили Антошка Корноухий со своим братом Борькой? Вовке тоже хотелось побывать там. Ведь такое не часто случается. Вдруг наган найдет? Потом бы в Москве ребята удивлялись: «Откуда у тебя оружие?» — «Отобрал у фашистского летчика, — ответил бы Вовка, — мы его в плен взяли». И все бы мальчишки завидовали, девчонки ахали. В Москве им никогда настоящей войны не увидеть!
— Вовочка, вставай скорее! Дядя Семен приехал, — услышал Вовка сквозь сон голос матери. — Проснись, дорога каждая минута!
Вовка с трудом открыл глаза. Керосиновая лампа тускло освещала избу. Где–то ухали взрывы, и от них дрожали стекла в окнах. Мать сунула ему в руки теплую куртку.
— Одевайся! Застынешь в дороге.
Вовка выбежал на крыльцо. Летняя ночь обдала его свежестью. Во дворе, у самого крыльца, стояла двуколка, и дядя Семен укладывал на нее вещи, которые из дому выносили мама и бабушка.
— Садитесь! — скомандовал дядя Семен.
Мать попрощалась с бабушкой, быстро надела легкое пальто и, не выпуская из рук сумочку, влезла на двуколку. Бабушка обняла Вовку, заплакала и, приговаривая «внучок ты мой», трижды поцеловала. Прибежала жена дяди Семена, тетя Мария, и положила в повозку узел.
— Возьмите на дорогу!
Следом за ней показался заспанный Санька. В руках у него был кнут, подаренный им Вовке в день приезда. Еще прошлым утром Вовка забыл его в Санькиной избе. Санька смотрел на брата грустными глазами. Жаль было расставаться.
— Возьми! — он протянул Вовке кнут. — Не теряй больше. В Москве таких нет.
Дядя Семен дернул вожжи:
— Но! Пошел!
Вовка оглянулся. У ворот стояла бабушка и утирала платком глаза. Тетя Мария махала рукой. Санька припустился за двуколкой, но догнать ее не смог…
Сидеть на узле было неудобно, чемодан то и дело сползал на Вовку. Каждый раз, когда колеса попадали в колдобину, Вовка ударялся коленом о плетеную корзинку, стоящую слева.
Дядя Семен все время подгонял коня. Двуколку кидало из стороны в сторону. Вовка, чтобы не вылететь, ухватился за край передка и цепко держался за него до ломоты в пальцах. Мать, подавшись вперед, тяжело дышала над Вовкиной головой, и он отчетливо слышал ее тревожный шепот: «Только бы успеть к поезду! Только бы успеть!»
Часа два мчались без остановки. Вовка устал, ноги и руки одеревенели.
На рассвете, едва взошло солнце, они приехали в районный центр.