Vox populi: Фольклорные жанры советской культуры [ML]

Инициированная Куном критика породила разноголосицу в интерпретации критериев научного согласия, но не поставила под сомнение оправданность релятивистского подхода к (реконструированию искомого согласия (и несогласия) с учетом этнографических («этнометодологических»)[161], психологических[162], социально-этических[163] и собственно риторических особенностей научной деятельности[164]. При внимании к мотивам, заставляющим людей задаваться вопросами, требующими научно специализированного разрешения, фундаментальные понятия любопытства, «поисковой активности», «стремления к новому» могут признаваться необходимыми[165], но в целом не кажутся сегодня достаточными, чтобы объяснить появление и функционирование текстов, призванных так или иначе продемонстрировать намерение их авторов быть (или называться) учеными. Отталкиваясь от рассуждений Куна, Фейерабенд не без эпатажа настаивал в свое время, что и сама история науки предстает поэтому не столько историей преемственности, сколько историей конкуренции, иллюстрирующей закономерное и вполне сознательное игнорирование учеными своих предшественников и оппонентов. Но если это так, то что делает такую историю социально опознаваемой? Как соотносится «история идей» с историей людей, составляющих то или иное научное сообщество? Освященная Максом Вебером и Эмилем Дюркгеймом социологическая интерпретация научных теорий характерно начиналась с персоналий: так, выяснялось, что радикализм теории относительности Эйнштейна созвучен радикализму его тогдашнего (маргинального) статуса в научном сообществе, а концептуальные компромиссы не менее гениального Анри Пуанкаре получают свое объяснение с учетом его административной деятельности в академически солидной иерархии[166]. История гуманитарного знания, конечно, в еще большей (или, во всяком случае, более очевидной) степени зависит от обстоятельств, которые легко счесть внешними по отношению к научному познанию, — стремления к самореализации или самообману, социальному успеху или, напротив, социальному эскапизму. Развитие естественных наук небезразлично к тем же социальным сценариям, но в отличие от гуманитариев ученые-естественники не зависят в такой мере от вненаучной оценки их деятельности. Ясно, что допущения относительно эмпирической реальности, хотя и нагружены социальным и культурным смыслом, отличаются от изучения ценностей, которые не только изначально таким смыслом наделены, но и имеют личностное отношение к самим ученым как к членам определенного общества и определенной культуры. Поэтому выработка научного согласия носит в гуманитарном знании (как справедливо отмечали в свое время Толкотт Парсонс и Норман Сторер) не столько денотативный, сколько коннотативный характер, предполагая оправдание самой логики организации гуманитарного знания, а значит, и тех социальных обстоятельств, которые делают эту организацию возможной[167].

161

Gaifinkel H. Studies in Ethnomethodology. Englewood Cliffs (NJ), 1967; Lynch M. Scientific Practice and Ordinary Action: Ethnomethodology and Social Studies of Science. Cambridge, 1997; Woolgar S. Science: The Very Idea. Tavistock, 1977; Latour B., Woolgar S. Laboratory Life. The Construction of Scientific Facts. Princeton, 1986. (1-е изд. 1979).

162

Psychology of Science. Contributions to Metascience / Eds. B. Gholson, Jr. Shadish, A. C. Houts, R.A Neimeyer. Cambridge, 1989; Ярошевский М. Г. Историческая психология науки. СПб., 1995.

163

Latour В., Woolgar S. Cycles of Credibility // Science in Context / Ed. B. Barnes, D. Edge. London, 1982. P. 35–43; Latour B. Pandora’s Hope. Essays on the Reality of Science Studies. Cambridge, 1999; Kohler R. Moral Economy, Material Culture, and Community in Drosophila Genetics // The Science Studies Reader / Ed. M. Biagioli. London, 1999. P. 243–257; Агацци Э. Моральное измерение науки и техники. М., 1998.

164

Shapin S., Schaffer S. Leviathan and the Air-Pump: Hobbes, Boyle, and the Experimental Life. Princeton, 1985; Myers G. Writing Biology: Texts in the Social Construction of Scientific Knowledge. Madison; London, 1990; Prelli L. J. A Rhetoric of Science: Inventing Scientific Discourse. Columbia, 1989; Gross A. G. The Rhetoric of Science. Cambridge; London, 1990; Dear P. The Literary Structure of Scientific Argument: Historical Studies. Philadelphia, 1991; Persuadin Science: The Art of Scientific Rhetoric / Eds. M. Pera, W. R. Shea. Canton, Mass., 1991; Dillon G. L. Contending Rhetorics: Writing in Academic Disciplines. Bloomington; Indianapolis, 1991.

165

Houston J. P., Mednick S. A. Creativity and the Need for Novelty // Journal of Abnormal and Social Psychology. 1963. Vol. 66. P. 137–144; Ротенберг B. C., Аршавский В. В. Поисковая ативность и адаптация. М., 1984; Curiosity and Exploration / Eds. H. Keller, К. Schneider, В. Henderson. Berlin; Heidelberg et al., 1994.

166

Feuer L. S. The Social Roots of Einstein’s Theory of Relativity // Annals of Science. 1971. Vol. 27. № 3/4. P. 277–298, 313–314. См. также классическое исследование: Forman P. Wfcimar Culture, Causality, and Quantum Theory, 1918–1927: Adaptation by German Physicists and Mathematicians to a Hostile Intellectual Enviroment // Historical Studies in the Physical Sciences. 1971. Vol. 3. P. 1–115.

167

Slorer N., Parsons T. The disciplines as a differentiating force // The Foundations of Access to Knowledge / Ed. E. B. Montgomery. Syracuse, 1968. P. 116–117. В имеющемся русском переводе этого текста соответствующий пассаж обессмыслен противоположным переводом (Парсонс Т., Сторер Н. Научная дисциплина и дифференциация науки // Научная деятельность: структуры и институты. М., 1980. С. 27–55. Эл. версия: http://www.courier.com.ru/pril/posobie/parst.htm).