— А может, ну его, этот музей? Ставлю твою сотню рублей, что там всё тоже самое, а скорее всего, ещё хуже.
— Может, и хуже, может, и самое, но уговор есть уговор.
Внизу простиралась бесконечная пустыня; мы летели на довольно низкой высоте, чтобы во всех подробностях увидеть последствия давней и непонятной пока катастрофы. С орбиты такого не разглядишь даже на максимальном приближении. А тут всё как на ладони: и стеклянные моря, и знакомые по Маддару гигантские круги на местах аннигиляционных ударов, и чернеющие остовы сгоревших домов и строений, и вполне обычные руины, проигравшие бесполезный бой со временем. И нигде даже и намёка на следы деятельности человека. Полный и окончательный апокалипсис, выживших не осталось.
Мы не делали остановок и не спускались. «Вояджер» серой неуклюжей громадиной нёсся над землёй. Если кто-нибудь смог сейчас взглянуть на небо, то ничуть не удивился бы. После случившегося поверишь и не в такое. Однако никто не стоял внизу, никто не мог опознать в инопланетном корабле старый, видавший виды ракетный корвет корфу. Мы и сами почти забыли, как «Веясандар» выглядит без навешанной на него арайцами бутафорской брони. И надо бы её отпилить и выкинуть, есть веские предположения, что скрываться под личиной «Посудины» капитана Редаза Анру больше не от кого. Но нами управляла не только банальная лень, а и отсутствие непосредственной необходимости. Летать «броня» не мешала, проблем пока не создавала. Пускай и дальше висит.
Сейчас на Земле сложно хоть как-то нормально ориентироваться. Поменялось всё. Если бы не «помощь» гипотетического флота вторжения, поставившего удивительно ровные отметины на месте крупных городов, то отыскать тот же Гледен задача была бы сильно нетривиальная. Женька справился, как и со Шпицбергеном. Мы поставили метку заранее, поэтому летели к цели почти по прямой. Почему почти? Вовсе не из-за того, что Земля не плоская, как утверждали в древности, а кое-кто и совсем недавно. Мы сделали несколько крюков, чтобы поподробнее на медленной скорости рассмотреть результаты ударов с орбиты. У обороняющих Землю людей не было ни единого шанса: один залп и вся твоя защита исчезает, как по мановению волшебной палочки. А потом и ты сам.
— Так сразу и не узнаешь, — я задумчиво смотрел на раскинувшийся внизу Гледен.
С высоты птичьего полёта разрушения выглядели куда печальнее, нежели казалось с орбиты. От всего города сохранилась лишь самая старая, изначальная его часть, расположенная когда-то на слиянии двух рек. От них давно ничего не осталось: только высохшие русла, так и не занесённые песком, напоминали, что прежде здесь текла вода. На бывшем берегу возвышались чудом уцелевшие церкви, когда-то гордость и визитная карточка Гледена. Купола и крыши просели или полностью провалились внутрь, белоснежная краска облупилась, обнажив красный кирпич, позолота исчезла без следа — теперь панорама города больше напоминала древнюю хорезмскую крепость посреди каракалпакских пустынь.
Особо мудрить с выбором места для посадки мы не стали и приземлились прямо на главной площади, можно сказать, в центре старого Гледена. Впрочем, старым сейчас здесь было всё, даже чудом уцелевшие строения из пропущенного нами будущего. Ветер гонял по улицам переживший гибель человечества пластиковый мусор, перекатывал песчинки от одного здания к другому, жалобно завывал, пробираясь сквозь остовы машин и разбитые окна. Вечный подручный Стрибога властвовал в городе безраздельно.
— Знаешь, на что всё стало теперь похоже? — в вопросе Женьки послышались нотки странного веселья.
— На руины? — пожал плечами я.
Шутить не хотелось, открывшийся перед нами «пейзаж» не вызывал у меня ничего, кроме чувства безвозвратной потери. Даже уничтожение всей цивилизации не шло ни в какое сравнение с гибелью моей маленькой и уютной родины.
— Прояви фантазию! — в тоже же духе продолжил Евгений.
— Не знаю.
— Древний Египет! Славянский Древний Египет. Песок есть, храмы есть, вместо сфинкса памятник Пушкину, мумии, наверное, тоже отыщутся.