Выхаркав остатки морской воды из многострадальных легких, я склонился над девушкой в бесплодных попытках снять с ее головы дурацкий черный шлем, который — я был в этом абсолютно уверен! — специально сопротивлялся мне, перед этим пропустив сквозь себя максимально возможное для утопления количество воды. Из принципиальной вредности.
Когда я, оцарапав все пальцы о черные чешуйки, отчаялся, так что готов был подобрать булыжник гальки покрупнее и колотить им о треклятый котелок, из глубины моей сущности исторгся наполненный мукой стон:
— Господи, да помоги же мне!
Шумел прибой. Мерзко кричали птицы.
В уголке памяти слабо шевельнулось воспоминание. Поерзало червячком и развернулось, подталкивая к действию.
Идиот! Забыл про «Кото-хи»!
Я расстегнул куртку, выпустив на волю целый водопад морской воды, и принялся лихорадочно гладить подкладку. Как оказалось, нужды в этом не было: потайные карманы и так были открыты, очевидно что-то сбилось в работе подкладки. Я вытащил из кармана ножны с «Кото-хи», выдернул из них молочно-белую рукоять и замер, пораженный новой мыслью.
А что, если мы с Ками все же попали на Сьельвиван, и вся эта свистопляска с ее скафандром, а также отказ подкладки моей куртки — все это из-за исчезновения электричества? И «Кото-хи», мой верный кинжал, столько раз спасавший мне и другим жизнь в сложных ситуациях, сейчас всего лишь украшенная металлическими вензельками рукоять из белого камня? Кто знает, по какому принципу работает это чудо забытых технологий…
Скафандр Ками слабо дернулся.
Я не стал более размышлять и нажал на металлический цветок, украшавший гарду «кинжала». Шипение вырастающего из рукояти льдисто-светящегося лезвия вызвало целую бурю адреналина в моей крови. Я тут же приставил «кинжал» к чешуйчатой шее скафандра, осторожно надавил, боясь вместе с чешуйками перехватить и нежное горло девушки. Никакого результата. Я сильнее надавил на десятисантиметровую рукоять «Кото-хи», затем еще сильнее, стараясь проткнуть острием непослушные чешуйки.
Пшикнуло. Воздух то ли вырвался из скафандра, то ли ворвался в него — мне было неважно. Главное, что внутрь шлема не попала морская вода, чего я так боялся. Остро запахло горелым. Я чуть было не шарахнулся прочь, представив обугленный труп внутри скафандра, но в запахе гари были лишь синтетические нотки, так что я продолжил орудовать «кинжалом», вскрывая скафандр, словно консервную банку. Хрупкое на вид, словно отлитое из светящегося изнутри стекла лезвие резало материал скафандра с трудом, что меня, признаться, удивило: даже закаленная сталь легко поддавалась моему «кинжалу». Из чего же умельцы-Разные скроили этот костюмчик?
Разрез за разрезом, я, налегая на рукоять, обошел шлем по кругу, для чего пришлось перевернуть словно бы окаменевшее тело шебекчанки. Наконец я осторожно стянул шлем с Ками, опасаясь оцарапать ее лицо рваными краями. Сильнее пахнуло гарью. Блестящим водопадом рассыпались по гальке черные, с едва уловимым каштановым отливом волосы…
Лицо девушки, несмотря на смуглую, загорелую кожу, было бледно-синеватого оттенка, и у меня мелькнула мысль, что Ками умерла от удара током. Кто знает, где могло закоротить этот треклятый костюм!
— Господи, — испуганно пробормотал я, — неужели я повстречал ее снова для того, чтобы потерять навсегда? Ты не должен забирать ее у меня, слышишь? Не забирай ее!
Бог, конечно же, ничего не ответил на мое испуганное бормотание, зато я вспомнил, что у жертв поражения током язык может запасть и перекрыть горло, вызывая удушение. Разжав зубы Ками, я ухватился за ее язык и потянул на себя. Затем полез пальцем поглубже в горло, заметил, что пальцы в песке, и вытер их об штанину. С языком и горлом вроде бы все было в порядке. Тем не менее пульс на шее девушки не прощупывался. Следующим действием было искусственное дыхание. Без толку. Тогда я принялся резко давить Ками на грудную клетку, чтобы заставить легкие и сердце работать. Скафандр поддавался плохо, не прогибаясь от нажатий, так что я принялся лупить Ками по груди с размаху, а под конец, совсем отчаявшись, поднялся на ноги и рухнул на девушку, плечом целясь в грудь, но попав куда-то в область живота.
Руку пронзила резкая боль, так что я завыл от обиды и бессилия.
Дурацкая жизнь! Дурацкая Дорога, что перенесла нас прямо в море! Дурацкий я, что не мог ничем помочь близкому мне человеку!
Ками издала слабый стон и открыла глаза.
— Лё-ша, — проговорила она слабо.
Я подполз поближе к ее лицу и ощутил как мои губы растягиваются в идиотской улыбке.