Я споткнулся о выброшенную морем корягу, еле удержался на ногах и снова побрел в сторону крика, хлюпая мокрыми кроссовками. По пути мне попался небольшой ручеек, сочащийся из какой-то трещины в скале. Значит, проблемы с пресной водой не должно было возникнуть, даже если нам придется провести под этими скалами какое-то время. А вот что делать с холодом?
Было действительно холодно: ветер не мог продуть куртку, но вовсю отрывался на облепленных мокрыми штанами ногах. Меня била крупная, накатывающая волнами дрожь, и в голову то и дело лезли мысли об электрокамине, кружке горячего чая с ликером и пушистом пледе. Единственно, что меня грело, так это воспоминание о глазах Ками. Ни одна девушка не смотрела на меня таким теплым, заботливым взглядом, полным каким-то искренним внутренним светом. Ни одна. Даже…
В самом начале своих скитаний по Дороге я был влюблен. Полностью, без сомнений и колебаний, пронеся чувство через лед, пламя и кровь, часто выживая одной мыслью о той, что ждала меня.
Сейчас я вспоминал о красавице из мира Геи без внутренней боли, просто с легкой грустью. Удивительно, что я так долго был влюблен в нее, стремился увидеть, планировал долгую счастливую жизнь вместе. Она не дождалась своего Проходимца, вышла замуж за другого. Вот такая вот старая как мир история. И мне, как и многим до меня, было больно и очень горько.
Эта девушка умерла для меня, будучи вычеркнутой из моей жизни, словно неудавшиеся строки из рассказа. С нею умерли мои планы, цели, желания, оставив в душе большую и болезненную дыру. Но я выжил, поболев какое-то время. И даже стал старше и мудрее внутри. Пустота заполнилась новым смыслом. Горечь потери смылась прощением. Христос учил людей прощать, и в этом есть глубочайшая мудрость: когда мы прощаем, то не просто освобождаем нашего обидчика, но, в первую очередь, освобождаемся сами. К тому же, положа руку на сердце, я должен был признать: сейчас все было проще из-за того, что миндалевидные, умные и такие милые глаза Ками были рядом. Вот такой я, оказывается, эгоист.
Эгоист, кряхтя и сопя, перебрался через утонувший наполовину в песке ствол дерева — топляка, принесенного приливом, и остановился, вглядываясь в прибрежную линию. Чем-то она неуловимо напоминала берег Англии: высокий известковый обрыв с зелеными волнами покрытых травой холмов наверху и узкой полосой пляжа внизу. Ветер, волны, птицы, моросящие дождем низкие облака, которые, казалось, катятся по верхней кромке обрыва… Ни следа человека. И криков также не было слышно.
Я приложил ладонь козырьком к глазам, всматриваясь в море. Может, с лодки кричали? Какая-нибудь местная рыбачка Соня?
— Ну и куда вы пялитесь, Алексей Павлович? — ворчливо проговорил кто-то у меня за спиной.
Я резко повернулся и узрел Санька, сидевшего под самым стволом дерева. Штурман явно замерз: на бледном лице ярко выделялись фиолетовые губы и желтоватые белки глаз.
— Фу-ух, — выдохнул я. — Ты тоже здесь. Живой, целый? А чего под деревом лежишь?
— Да холодно зверски, — простучал зубами Лапшич. — От ветра укрылся. Знаешь, кажется, мне сейчас холоднее, чем там, в горах.
— Это от того, что ты промок, — заметил я. — Чего костер не развел?
— Ни спичек, ни зажигалки, — проклацал зубами Санёк. — А Ками здесь?
— Здесь-здесь… Ты б пробежался, что ли…
— Лех… — Санёк прокашлялся, покрутил головой, словно собираясь с мыслями. — Слушай, это же Дорога, верно? Ну то что мы не разбились, а оказались здесь, в воде? Это ты нас закинул?
— Это Дорога, Сань. Вот только никуда я нас не закидывал. У меня во время падения мозг напрочь отключился. Похоже, что Дорога все решила сама.
— Не, — не поверил Санёк. — Дорога сама не решает и ничего не делает. Она ж — немыслящая структура! Иначе за несколько тысяч лет кто-нибудь да вышел с ней на контакт…
— Значит, это воля Божья.
— Ну что ты из крайности в крайность! — поморщился Санёк. — Тебя в твоих скитаниях по голове часто били? А то все тебя чего-то в духовные сферы заносит.
Я пожал плечами, взобрался на самую высокую ветвь топляка, замер, вглядываясь в пляж.
— Слушай, ты не видел здесь женщину? На берегу или в лодке… Мы с Ками слышали, что баба какая-то кричала, а где она — ума не приложу. Может, все-таки чайка?
Санёк негодующе вылупил на меня глаза:
— Так это я орал.
Глава 2