Какая муза может продержаться на этой высоте, куда никакой человек до него не осмеливался бросить взгляда? С восхитительной небесной паперти, на которую с жадностью взирает Маммон, я прохожу с ужасом в пустые пещеры обиталища Сатаны. Я присутствую на инфернальном совещании, я смешиваюсь с толпой бунтующих духов, и слушаю их рассуждения.
Но нужно здесь признаться в слабости, в которой я себя часто упрекаю.
Я не могу не чувствовать определенного интереса к Сатане (Мильтона, конечно) с того момента, когда он был так низвергнут с неба. Сурово порицая упрямство мятежного духа, сознаюсь: твердость, которую он являет в крайностях несчастья и величие его мужества меня понуждают к восхищению вопреки меня самого.
Хотя я не игнорирую несчастные следствия мрачного предприятия, которые привели его Сатану к взлому адских ворот, чтобы начать пакостить нашим прародителям, я не могу, хоть убей меня, желать того момента, когда я увижу его гибнущим на путях конфузии хаоса.
Я даже думаю, что охотно помог бы ему несмотря на удерживающий меня стыд. Я слежу за всеми его движениями, и я нахожу столько удовольствия от путешествия вместе с ним, как от вояжа в самой доброй компании.
Я могу сколько угодно размышлять, что как-никак это ведь дьявол, который имеет целью погубить род людской; что это настоящий демократ, но не из тех, не из афинских, но из этих из парижских. Но это не может излечить меня от предвзятости.
Какой широкий проект! какая гордость в исполнении!
Когда громадные тройные ворота ада открываются неожиданно перед ним нараспашку, и когда глубокий ров небытия и ночи разверзается под его ногами во всем своем ужасе, он пробегает своим неустрашимым взором мрачную империю хаоса; и не колеблясь, раскрыв свои обширные крылья, которыми он мог бы накрыть всю армию, он спешить навстречу пропасти.
Я не могу себе представить большего гордеца. И это, по-моему, одно из замечательных усилий воображения, как одно из самых прекрасных путешествий, которые когда-либо были сделаны.
Глава XXXVIII
Я бы никогда не закончил, если бы захотел описать тысячную долю необычных событий, которые случаются со мной, пока я путешествую вокруг своей библиотеки; путешествия Кука и заметки его подручных офицера Бэнкса и доктора Соландера, издавшего богато иллюстрированную историю его первой куковой кругосветки, ничто в сравнении с моими приключениями в одной этой области; ибо мне кажется, что я там мог бы провести там восхитительную жизнь и без бюста, о котором я только что говорил, на котором в конце концов мои глаза непременно останавливаются, в каком бы состоянии ни была моя душа. И, когда она слишком сильно взволнована или когда она впадает в депрессию, мне достаточно только взглянуть на этот бюст, чтобы она вновь почувствовала себя в своей тарелке: это диапазон, в котором я согласую разнообразие чувств и восприятий, которые формируют мой мир.
Какое сходство! вот черты, которая натура дала наиболее добродетельным людям. Да, если бы только скульптор мог сделать видимыми его бюста превосходные душу и характер!
Но что это я взялся? Уместно ли здесь произносить эклоги? Это что, к окружающим меня людям я адресуюсь? Да им все до лампочки.
Я удовлетворяюсь тем, что падаю ниц перед твоим дорогим образом! Несчастье отцов! Увы, этот образ это все, что мне осталось от тебя и моей родины: ты покинул землю в момент, когда преступление вот-вот должно было совершиться, и таковы несчастья нашей жизни, что и я сам и вся наша семья сегодня принуждены смотреть на потерю тебя как благодеяние.
Какие несчастья заставила бы тебя испытать более долгая жизнь! О мой отец, судьба твоей многочисленной семьи, известна ли она тебе в твоем счастливом обиталище? Знаешь ли ты, что твои дети изгнаны из этой родины, которой ты служил в течение 60 лет со всем усердием и честностью? Знаешь ли ты, что им запрещены визиты на твою могилу?
Но тирания, которую они назвали Республикой, не способна отнять у нас родину наиболее ценной части твоего наследства: память о твоих добродетелях и силу твоих примеров – среди криминального потока, который потащил Францию в пропасть, а их судьбу в безвестность и на чужбину, меня вот занесло пока в Италию, а потом дотащит и до России – они остались неизменно верны линии, которую ты им начертал; и когда они смогут вновь пасть ниц над почитаемым прахом тебя, родина вспомнит их.