В отличие от брата, Георгий был спокойнее и сдержаннее. Возможно, дело в том, что старший сын уже три года учился в Московском государственном университете магических искусств и у девятнадцатилетнего парня не было времени и сил на возмущение или выяснение отношений со слугами. В конце концов, студенты университета в Москве были нагружены учебным материалом так, что даже в редкие выходные многие из прилежных учеников и будущих великих магов Российской империи предпочитали отсыпаться. Возможно, дело было в возрасте, ведь Святослав младше брата на три года. А, может быть, понимание того, что в плане магического развития шестнадцатилетний юноша находится на одном уровне со старшим братом, вскружило Святославу голову.
Так или иначе, этим утром Андрей Ростиславович нашел в своем плотном графике полчаса на прогулку на свежем воздухе, сославшись на то, что он в последние недели уж слишком занят, и под понимающие взгляды слуг, бросаемые в сторону хозяина поместья по пути на улицу, выскользнул на природу. Желание подышать свежим воздухом у мужчины подозрительно совпало с громкими возгласами со стороны комнаты Святослава, поэтому он не стал свидетелем очередной истерики своего сына.
— Нет, вы только посмотрите на это! — негодовал стоящий перед зеркалом Святослав. — Это… это… это абсолютно, очевидно, беспрекословно возмутительно!
Молодой человек смотрел с недовольным лицом на свое отражение в широком резном зеркале. Темные волосы юноши были уложены назад и доставали до плеч, серые глаза прищурены, а тонкие губы сомкнуты в презрительной усмешке. Сам Святослав, одетый в серый парадный костюм, периодически поворачивался из стороны в сторону, то и дело бросая многозначительные взгляды на пожилого слугу, смиренно стоявшего в углу графских покоев.
— Вась! Ты только посмотри! Нет, ты посмотри на эту отвратительность! — попытался найти поддержку молодой человек, не унимая гневный тон. — Я сын графа Львова и будущий архимаг, а мне присылают вот это?! Что ты молчишь, что это вообще такое, а?!
— Парадный костюм, ваше сиятельство, — с невозмутимой сдержанностью ответил слуга.
— Да я вижу, что это костюм! Но что это за костюм?! — никак не мог успокоиться юноша.
— Это костюм известного итальянского бренда из смеси шерсти, шелка и льна, ваше сиятельство, — все так же умиротворенно отрапортовал камердинер. — Вы заказали его в бутике в центре Москвы неделю назад, и он давече прибыл курьером.
— Да я вижу, что итальянский костюм, но я сейчас не об этом, — произнес Святослав, презрительно разглядывая беззащитный предмет гардероба в зеркале. — Какого он цвета? А?!
— Предположу, что цвет соответствует указанному на бирке, ваше сиятельство, — с серьезным видом продолжил Василий.
Старое морщинистое лицо верного слуги Львовых не выражало ничего кроме почтения, и он, как и пятьдесят лет назад, держал спину ровно, являя собой второй островок душевного равновесия в поместье Львовых. Наравне с парком, очистку и реставрацию которого он застал лично.
Святослава подобный ответ не устроил, и тот, сжав губы еще сильнее, сначала повернулся к слуге и покачал головой, а затем сделал несколько оборотов перед зеркалом, снова уставившись в собственное отражение:
— Вась, я не спрашиваю, какой цвет указали на бирке эти растяпы, — недовольно сморщил лицо Святослав, — Я спрашиваю, какой цвет видишь ты. Или ты уже не доверяешь глазам на старости лет?
— Никак нет, ваше сиятельство, — слегка поклонился Василий. — Хоть мое зрение и не такое острое, как раньше, но я смею надеяться, что все еще различаю цвета.
— Ну так не томи, чтоб тебе пусто было! — никак не успокаивался Святослав.
— Ежели мои глаза меня не подводят, — уверенно ответил слуга, — то они видят серый цвет, ваше сиятельство.
— Серый? Серый?! Да ты надо мной издеваешься, холуй! — воскликнул юноша и раздраженно уставился на отражение Василия в зеркале. — А если посмотреть твоими старческими глазами чуть-чуть повнимательнее?!
— Никак нет, ваше сиятельство, — лицо слуги все так же сохраняло маску невозмутимости, а в голосе не было и намека на иронию. — И в мыслях не было издеваться над вами. Однако, если присмотреться, то полагаю, что это, вполне вероятно, может быть и темно-серый.
— Кхш…, — из Святослава вырвался сиплый возглас возмущения, больше похожий на шипение. Он закатил глаза и, развернувшись к слуге лицом, негодующе проговорил:
— Темно-серый, значит. Ага. Темно. Серый. Но на бирку, на бирку-то глянь, старик. Ты же сам про нее говорить начал. Что там на бирке написано?
Василий сделал несколько шагов к прикроватному столику, на котором сейчас лежали небольшие ножницы и отрезанная от костюма бирка.
— Ты же говорил, что знаешь, какой на ней написан цвет? — не удержался от ехидного комментария молодой Львов.
— Так и есть, ваше сиятельство, — обратился к своему господину слуга, — я прекрасно помню, что написано на бирке. Но я хотел бы быть предельно внимательным.
Василий поднял со стола бирку и несколько раз повертел ее в руках. С каждой секундой Святослав менялся в лице, и к негодованию добавилось нетерпение. После того, как Василий перевернул бирку в четвертый раз, слуга наконец нарушил молчание:
— Так, так, так. В графе цвет здесь указан «маренго».
— Именно, Вася! — вскинул руки Святослав. — Маренго! Этот цвет я и заказывал. А какой цвет приехал?
— Вы уже задавали мне этот вопрос, ваше сиятельство, — почтенно ответил Василий, положив бирку на тумбочку и возвращаясь на свое место в углу комнаты. — Мое предположение не изменилось. Вероятно, приехал темно-серый костюм, как на него ни взгляни.
Младший сын графа Львова закатил глаза и в очередной раз эмоционально всплеснул руками.
— Какой, старый дурак, темно-серый? Это же элементарно, Вася! Костюм ведь не маренго, а угольный! — Святослав начал ходить по комнате из стороны в сторону, слегка надув щеки от возмущения. — И ладно бы приехал серый. Серый это вполне ничего. Хотя нет, серый это не ничего, это просто отвратительно. Вот темно-серый — это ничего. Да, темно-серый вполне подойдет. Хотя как ты темно-серый тут увидел, я вообще без понятия. Но это не темно-серый, Вася, и не заказанный мной маренго. Это же костюм угольного цвета!
Пока Святослав расхаживал от кровати, расположенной у окна, к зеркалу на противоположной стене, в которое он нет-нет да бросал недовольный взор, Василий продолжал смиренно смотреть, как его господин меряет шагами комнату.
— Это ведь все итальянцы. Ведь есть же и у нас нормальные портные, верно? — с надеждой в голосе обратился юноша к слуге.
— Верно, ваше сиятельство, — терпеливо вымолвил слуга.
— И можно было заказать костюм у них, верно? — задал очередной вопрос Святослав.
— Верно, ваше сиятельство, — последовал очередной неумолимый ответ.
— И можно было получить идеальный костюм, чтобы не ударить в грязь лицом на балу у Татищевых, — не унимался молодой Львов, продолжая расхаживать из стороны в сторону.
— Верно, ваше сиятельство, — юноша на секунду остановился и с надеждой посмотрел на Василия, но тот непреклонно продолжил: — Только вынужден заметить, что в полученном вашим батюшкой приглашении ее высочество, княгиня Василиса Борисовна Татищева, указала, что это не бал, а прием[11].
На этой фразе Святослав скривился, продолжая Броуновское движение поперек комнаты.
— Бал, прием, вечеринка, — закатил глаза молодой человек. — Что то, что это. Какая вообще разница. Я к тому, что… о чем это я?
— О чем, ваше сиятельство? — с готовностью поинтересовался Василий, слегка склонив голову набок.
— Да не лезь ты под руку… — замялся юноша, пытаясь уловить ускользающую нить разговора, — ах, да. Ведь отправить свою принцессу на прием к Суворовым они не против. Выразить нашему императору свое «фи», что, мол, нашу единственную колонию в Африке мы получили в обход всех, это они не против. А как сшить нормальный костюм, так это они против!