У меня есть свои мысли по этому поводу, но от размышлений, сопутствующих ходьбе и наблюдению за толпой в паре с Ехидной, меня прервали двое человек в полицейской форме.
— Святослав Андреевич, — обратился ко мне высокий смуглый мужчина тридцати-тридцати пяти лет на вид, козырнув двумя пальцами, — разрешите обратиться?
Это сержант Ливай, который вместе со своим младшим товарищем пришли мне на выручку несколько недель назад в парке по пути из Вестланда на рынок Масаи. С тех пор в обязанности полиции, кроме задержания грабителей по скверам и паркам, стало входить тесное сотрудничество с Иностранным корпусом.
Пусть доступ к общим каналам был только у сержантов, я сомневаюсь, что кто-нибудь из них знал детали о случившихся нападениях искателей или неизвестных наёмников, поэтому информации у них было еще меньше, чем у нас. Но в любом случае правду никогда не удается скрывать долго.
— Разрешаю, — ответил я спокойным голосом, еще раз осматривая столпившихся в десятке метров от нас людей, вокруг которых кружили другие полицейские.
— Эм… — слегка замялся Ливай, потерев подбородок, рукой заросший неопрятной щетиной, — я хотел уточнить, нет ли дополнительных распоряжений для полицейских.
Переводя завуалированный вопрос сержанта, который услышит новые распоряжения для служб местной полиции через средства связи без помощи аспирана Иностранного корпуса, Ливай хотел бы знать, что, черт побери, здесь происходит. И какие шаги предпримет корпус.
Хотел бы и я получить ответы на эти вопросы. Только в сложившейся ситуации все дворянские привилегии в виде возможной связи с родом Татищевых или кем-то из дипломатического корпуса сходят на нет. Солдат есть солдат. Даже если он офицер.
— Распоряжений не поступало, — буднично произнес я сержанту, младший товарищ которого на этих словах насупил свои густые брови, однако я тут же добавил более мягким голосом: — Но на несколько ваших вопросов могу ответить, чтобы полиции и корпусу не пришлось потом сталкиваться лбами. Какой брифинг у вас был до выезда?
Мне действительно не хотелось подставлять полицейских, которых скорее всего просто направили сюда без внятных объяснений. За последние несколько недель содействие ИК полиции усилилось, и наш квад несколько раз работал с полицейскими, включая Ливая, который не забыл нашу первую встречу.
При личном общении отчества, уже прижившиеся в Кении за десятки лет под флагом российской империи, опускались. Но во время службы соблюдалась субординация. С которой в корпусе, на самом деле, все было довольно снисходительно при личном общении. Но допускать подобного при колоссальной разнице в званиях все равно непозволительно.
— Любые детали отсутствуют, — ответил сержант, скрестив руки на груди, — нам дали команду оцепить район и постараться избежать конфликтных ситуаций.
— Принял, — произнес я, вспоминая события сегодняшнего дня и информацию от аналитиков корпуса. — Тогда без вопросов, я просто быстро обрисую ситуацию. Сегодня в десять утра перед собором начались одиночные пикеты. Несколько человек молча держали над головой плакаты с лозунгами в защиту прав рабочих КЖД. Информация о протестах поступила в корпус только к полудню, когда образовались несколько крупных групп митингующих, все еще исчисляющихся в сотнях.
— Хорошо, — утвердительно кивнул мужчина, — Как отреагировало командование?
— Приказа о разгоне не поступило. Силы корпуса собрали для наблюдения, контроля и деэскалации, — продолжил говорить я, более не прерываемый собеседником, — С тех пор на волне мертвая тишина: верхи не хотят, низы не могут. Приказов о вмешательстве нет, количество протестующих растет. Теперь лозунги звучат не только о КЖД, но и о местных фермерских хозяйствах, прекращении переселения народов масаи и кикуйю в заповедные земли, налогах и дальше по списку. Пока инцидентов между протестующими и силами правопорядка не было.
— Вас понял, Святослав Андреевич, — посмурнел Ливай, который все больше хмурился во время моего краткого пересказа событий. — Спасибо.
— Место они выбрали плохое, — вмешался в разговор коллега сержанта.
— Почему? — задал я логичный вопрос.
— Кхм… — съежился под взглядом долговязого Ливая офицер Раймонд, коренастый напарник сержанта, — в собор первыми стали ходить строители центральной станции, здесь неподалеку. Из которой еще ходят поезда до реки Ату и города Кисуму…
— Знаю такую, — процедил я сквозь зубы, вновь вспомнив о недавнем нападении на поезд, где Фэйт могли запросто убить. С этими пустынными разбойниками точно нужно будет что-то делать. Знать бы еще только, что именно.
— …так вот, — слегка замялся Раймонд, подбирая слова, — место, получается, совсем нехорошее. Те же тоже были железнодорожники, получается…
После этого офицер замолчал и бросил быстрый взгляд на коллегу, видимо посчитав сдержанное мной раздражение адресованным ему. Неловкое промедление нарушил Ливай.
— Мы вернемся к машине, Святослав Андреевич, — сказал сержант и козырнул мне правой рукой, — Благодарю за информацию.
— Без проблем, — ответил я ему тем же жестом, — берегите себя.
Полицейские быстрым шагом направились в сторону одного из переулков, ведущих с площади на юго-восток, по направлению к железнодорожной станции и национальному музею Найроби. Со своей позиции я не мог разглядеть полицейский транспорт, но уверен, что за время нашего пребывания на площади вокруг нее собрались и автомобили местных сил правопорядка, и машины Иностранного корпуса.
О чем я не предупредил своих коллег, так это о том, что у отрядов быстрого реагирования были свои радиочастоты, чтобы лишний раз не занимать общий канал, настроенный для экстренной связи. Надеюсь, что нас и дальше будет успокаивать его блаженная тишина.
— Продолжаем движение? — оторвала меня от наблюдения за двумя удаляющимися фигурами Василиса, которая была сегодня на удивление спокойна и собрана.
— Так точно, — произнес я, слегка улыбнувшись девушке, — нечего на одном месте топтаться.
Мы медленно двинулись севернее, проходя между рядов расступающихся перед нами людей. Справедливости ради, весь наш хваленый контроль ситуации представлял собой топтание на одном месте в течении нескольких минут и наблюдении за поведением людей, собравшихся у собора. Затем мы двигались на несколько десятков метров против часовой стрелки и вновь останавливались.
Такой своеобразный цикл, который будет продолжаться до поступления иных распоряжений по рации. Именно поэтому Ливай, знакомый с общими для имперских служб протоколами, ловко подловил нас, пока мы ожидали положенное время без движения. Впрочем, понять сержанта можно. Если для Святослава Львова эта земля и эти люди должны были являться чужими, то Ливай вполне мог видеть знакомые лица среди толпы.
Я всматривался в движения и лица людей, но пока не видел в них агрессии. По краям площади было не так тесно, как, например, ближе к ее центру, поэтому здесь кенийцы курили, сдержанно улыбались и переговаривались между собой. Люди постарше не обращали на кружащих вокруг них офицеров никакого внимания и щурили глаза под лучами солнца, спешащего спрятаться за горизонтом.
Некоторые из них держали за руки детей. У них, как и у многочисленных подростков, на нас была немного другая реакция. И если детвора в основном разглядывала нашу полевую форму с откровенным любопытством, то молодые люди косились на офицеров корпуса и полицейских с опаской.
Несмотря на экстраординарную ситуацию в виде происходящей на площади демонстрации, наш квад, как и многие другие отряды, вырвали со службы и бросили сюда днем, когда начал стремительно вырисовываться масштаб происходящих событий.
Одним из указаний была экипировка: солдатам корпуса, находящимся в непосредственной близости к эпицентру протеста, было приказано явиться не в защитных комбинезонах и с винтовками наперевес, а облачиться в полевую форму и ограничиться малым по размеру оружием, в основном пистолетами.