— Что будет, если мы не удержимся и упадём? — спросил Кирилл.
— Он не позволит. — ответила Ливиоль. — Он разумен. Он знает, что мы пришли. Молчите и смотрите.
Молодые люди стали оборачиваться по сторона, ища чего-то, что они ранее не заметили.
Лист под ногами, до того надёжно неподвижный, вдруг чуть задрожал — что-то двигалось в глубокой пазухе между его широким черешком и толстым зеленоватым телом ветви. Оттуда быстро вырастал шар, он скоро вытянулся в почку, та набухала, распираясь в боках, пока не выросла размером с человека. Тут острый её конец чуть лопнул, в разрыве мелькнуло что-то белое, но почка продолжала стремительно расти — она стала размером со слона. Раздался треск — это тёмные, остро пахнущие смолой чешуи окончательно разошлись, и из них неудержимо стало разворачиваться что-то пышно белое. Оно росло с невероятной быстротой, занимая всё место у основания листовой пластины и вытесняя с широкого листа своих гостей. Огромные белые лепестки выгнулись от внутреннего напора — цветок развернулся почти в полный шар, и тогда из нутра его стала доноситься песня, похожая на жужжание пчелы.
— Давай! — крикнули девушки и дёрнули своих спутников за руки, увлекая их к этому благоухающему живому шатру. Лён только успел оглянуться и увидеть, как вокруг на листьях распустились такие же белые шары. Из некоторых выглядывали широким золотым венчиком тычинки. Дерево-гигант пело песню тысячами голосов, сплошь покрывшись белым цветом, как невеста фатой. Среди этого пения слышались многочисленные голоса и мелькали разноцветные фигуры — они ныряли в белую пену цветения.
Внутри цветка стоял невообразимо густой аромат — пахли прохладные флуоресцирующие стены, создавая свет. Среди огромных лепестков скользили девушки — они легко миновали огромные внешние преграды и теперь, двигаясь змейкой, миновали внутренние лепестки. Едва нога вставала в основание этой выгнутой белой чаши, как лепесток тут же легко отгибался, открывая путь, поэтому пробираться по этому лабиринту было совсем просто.
— Не отставайте! — со смехом кричали девушки своим кавалерам, — А то потеряетесь!
И Лёну с Кириллом приходилось поспешать изо всех сил, впрочем, очень скоро они вошли во вкус этой игры, когда поняли, что все пути внутри этого фантастического цветка ведут к его центру. Они не видели друг друга, но ощущали по движению стен этого живого дворца. Лепестки стали мельчать, и Лён уже мог видеть поверх них своего спутника. Вот они уже лишь по пояс в этих живых, белых, похожих на широколистную траву, внутренних махрах. У центра их уже ждут девушки и машут руками. Над их головами возвышается лес тычинок, каждая из которых оканчивается пушистым золотым семечком. А в центре — высокий столбик пестика, истекающего томным сладким соком.
— Смотрите, как это делается! — крикнули девушки и с азартом стали трясти тычинки за гибкие стволы. Сверху посыпался золотой дождь лёгкой пыльцы, облепляя волосы, лицо, руки — всё тело. Каждый из них превратился в забавную фигуру, сплошь облепленную невесомыми шариками. Лён и Кирилл тоже с увлечением трясли тычинки. Песня цветка изменилась — теперь вместо звона и жужжания стали раздаваться мелодичные курлыкающие звуки, вместе с этим стали происходить изменения с высоким пестиком, который вознёс свою кудрявую голову на неприступную высоту.
Рыльце пестика кудрилось, разрасталось и одновременно столбик стал снижаться. И вот лохматый золотой круг осел на дне цветочной корзинки — большой, как диван!
— Давайте сюда! — закричали девушки, вольно кидаясь на это диковинное ложе. Они принялись прыгать и валяться на разлохмаченном пестике, отдавая ему прилипшие шарики пыльцы. Красивые причёски Ливиоль и Газуеллы растрепались, жемчужины осыпались с волос и платий, девушки перемазались сладким соком, и это приводило их в восторг.
— Давайте, опыляйте! — зазывно кричали они своим кавалерам.
Молодые люди тоже в азарте бросились опылять цветок.
— Но как же так?! — кричал Кирилл, подпрыгивая на пружинящем кудрявом круге. — Это же самоопыление!
Но тут их потащили прочь с цветка — все четверо выбрались на листок, подошли к краю и девушки с визгом спрыгнули вниз, увлекая спутников! Далеко они не пролетели — попали в новый цветок и снова принялись обтряхивать тычинки и валяться на пестиках. Все четверо перемазались с головы до ног нектаром, потеряли обувь, растрепались, измазались, но продолжали с неубывающим весельем прыгать с цветка на цветок, перенося пыльцу. Вскоре прыжки стали более точными — молодые люди научились переноситься прямо в центр цветка и иногда съезжали к основанию тычинок прямо на кудрявом пестике, когда тот, чувствуя движение гостей, торопливо расщеплял и скатывал свой ствол. Кажется, нектар питал их силой, потому что обыкновенный человек давно бы умаялся. Вокруг шло такое же безумное мельтешение, слышалось довольное мурлыканье цветов и хохот пар.
В очередном прыжке девушки не забрались в цветок, а остановились вместе со своими спутниками на наружном листе и принялись озабоченно топать ногами в основание толстого черешка. Казалось, они пытаются сбить лист в ветви. Лён хотел было сказать, что едва ли это получится, ведь черешок толщиной с бревно, но тут раздался сочный треск, и толстая опора отделилась от ветви! Оба молодых человека в испуге вскрикнули — сейчас же упадут все! — но девушки расхохотались, бросились к ним, схватили за руки и крикнули:
— Летим!
Лист плавно двинулся вниз, при этом собирая края горстью, словно сворачивался. Но, вместо того, чтобы упасть, начал планировать в воздушных потоках, и всю четвёрку понесло прочь от дерева. Вне себя от изумления, Лён и Кирилл смотрели, как их спутницы ловко управляют движением листа, пользуясь черенком, как кормилом. Ветер подхватил широкий лист и понёс его к другому дереву. И вот четвёрка снова принялась прыгать из цветка в цветок, перелетая далее на следующее дерево. Вокруг плавали такие же листья, перенося пары. Порхали юноши и девушки, скатывались с листьев, был слышен несмолкающий смех и голоса. А ночь всё не кончалась. В конце концов Лён закружился и не заметил, что Кирилл с Ливиолью куда-то подевался, а он со своей подругой остался в цветке вдвоём.
— Хватит опылять. — сказала Газуелла, привлекая его к себе и нежно гладя сладкими пальцами его губы. — Ночь ещё не кончилась, а на рассвете вы отправитесь обратно. Мы чудно потрудились, и через полгода по водам океанов и морей поплывут плоды, прибиваясь к берегам и присоединяясь к населению лесов. Пока же не взошло солнце, мы будем радоваться этой встрече, поскольку больше не увидимся никогда.
С этими словами она приблизила к его лицу своё большеглазое лицо, обрамлённое синими кудрями, и оба утонули в сладости поцелуя, лёжа на раскудрявленном пестике, как на большой кровати.
Послесловие
На вокзале шумела толпа. Встречающие и отъезжающие суетились по своим каким-то неотложным делам: искали газетные киоски, бегали за минералкой, спрашивали, перекликивались, таскали чемоданы. Носильщики на грузовых тележках с криками медленно пробирались вдоль платформы. Витал в полуденной жаре густой запах от пропитанных соляркой шпал, горячего металла, растревоженной ногами пыли и человеческого пота.
Среди всей этой суеты неподвижно стояла у столба немолодая женщина в тёмной одежде, без вещей. Она терпеливо смотрела вдоль пустых рельс, уходящих за поворот. Ничто не тревожило её — ни людская суета, ни жара, внезапно упавшая в конце мая, ни крики грузчиков, ни вопли детей, ни рычание громкоговорителей. Она стояла и смотрела вдоль путей, одной рукой держась за глухой ворот жакета, второй крепко прижимая подмышкой сумку.
Это была Маргуся, Маргарита Львовна. Она стояла на первой платформе, спрятавшись под спасительным навесом от прямых лучей солнца. Толпа текла вокруг неё, словно мимо неодушевлённого предмета, но ей не было дела до толпы — она напряжённо смотрела вдаль, как будто надеялась одной лишь силой воли приблизить то, ради чего пришла сюда.