Под деревом, слегка согнувшись, стояла странная особа и пристально смотрела на учителей.
"Ведьма!" — в ужасе подумала биологиня, но тут же сообразила, что это вовсе не Фифендра.
Незнакомую особу хорошо маскировала её одежда — нечто, похожее на серые лохмотья, а волосы её цветом и фактурой сливались с отмершими нижними ветвями сосны. Из-под нечесаных лохм лишь блестели чёрные маленькие глазки. Была она не по-женски тоща, корява, изжелта темна лицом и какая-то сухая очень что ли. На Вакуолю и Осипову незнакомка не обращала никакого внимания, зато во все глаза смотрела на физручиху — прямо-таки впилась своими остренькими чёрненькими глазками. Всё так же не сводя глаз со Стелы Романовны она медленно стала выходить из своего укрытия, и женщины разглядели её уже внимательнее, а разглядев, ахнули.
Странное лесное привидение оказалось, как две капли воды, похоже на их коллегу физручиху — одно лицо, одна фигура, одни и те же глаза, похожие на бусины и глубоко ушедшие под брови. Только у Стэллы были короткие стриженные волосы верёвочного цвета, всегда вихрами торчащие в стороны, словно на голове её постоянно обретался ветер, а у её двойника волосы были длинными, свалявшимися в пряди. Голова двойника была украшена широким венком из веток рябины, ползучего мха, цветов ландыша и прочих весенних растений. Одета же она была в отличие от физручихи, которая всегда ходила в спортивной форме, в платье, но что это было за платье! Теперь, под бледным светом, проникающим сквозь густую ёлочную сеть, стало видно, что платье её живописно скроено из паутины, кое-где из прорех виднелась грубая небелёная холстина, а ноги босы и по щиколотку в чёрной лесной грязи. Так она подбиралась к физручихе, как заворожённая, лишь глядя неотрывно на Стэллу, как на некое чудо.
Физручиха поднялась из своих поганок и тоже во все глаза смотрела на лесное пугало. Обе женщины сблизились, едва не касаясь друг друга носами, отчего их сходство стало совершенно бесспорным. Это был один и тот же нос — длинный и тонкий. Одни и те же губы и глаза, и даже волосы похожи.
— Поверить не могу! — проронила незнакомка. — Сестра! Наконец-то мы встретились! Где тебя мотало?!
— Сестра?! — изумилась физручиха и ещё больше растерялась.
— Ну да, Квазимодочка! — обрадовалась лесная оборванка. — Ты помнишь, как мама нас несла в корзинке за спиной? А ты тогда провалилась в дырку и пропала!
Физручиха пришла в такое состояние изумления, что вовсе потеряла дар речи, а чучело в паутине, похожее на Стэллу, как отражение, наконец заметило её спутниц:
— Сестра же это моя — Квазимода! Вот это встреча! Я уже не чаяла! Вот праздник, так уж праздник! Эй, лешие, ко мне! Сестра моя нашлась!
Тут она свистнула так лихо, что с сосны посыпались прошлогодние шишки. И к ужасу Матюшиной и Осиповой со всех сторон как затрещало, как заухало, как захохотало! Всё пришло в движение — затряслись и ходуном заходили ёлки, отовсюду с хлюпаньем полезли здоровенные поганки, а пень, на котором очнулась ранее биологиня, заворочался, зашевелился и начал вылезать из сырой почвы, выдирая корни, как ноги!
Не помнящие себя от ужаса женщины вдруг очутились среди толпы диковинных существ, похожих на ожившие коряги. Их подхватили под руки и куда-то поволокли, невзирая на вопли.
Вакуоля покорно переступала своими полными ногами по мягкой лесной почве — она едва не утратила рассудок и только дико озиралась на провожатых и слабо постанывала. Осипова, наоборот, активно сопротивлялась, отчего потеряла очки, измазалась ещё больше и совершенно растрепалась. Как бы там ни было, результат был один — их утащили в глубину болотистого леса, усадили в корзины, нарядили в какие-то хламиды, связанные из сухой травы, надели им на головы венки и сунули в руки по большой и тяжёлой деревянной чашке.
Вокруг поляны в таких же старых корзинах сидели чудовищные существа — почище тех, что притащили их сюда! Те хоть были похожи на людей, пусть и очень карикатурных, а многие из этих вообще непонятно что из себя представляли! Одни походили на деревянные коряги, обросшие мхами, листьями и ветками — лишь подвижные глаза давали знать, что эти существа живые. Другие оказались одеты, как и двойник Стэллы, в паутину, в одежду из травы, плащи из сухих листьев, в бусы из сухих ягод рябины. Лешие с длинными зелёно-седыми бородами, с корявыми лицами, наряжены в невообразимую рванину. Были какие-то круглые шары, густо обросшие, как волосами, сухой осокой. Были человекоподобные чудовища, покрытые зелёным мхом, как шерстью, с горящими глазами. Иные походили не то на обезьян, не то на лис, но тоже имели в качестве шерсти растительный покров — от еловой хвои до зелёных листьев. Иные вместо волос и бороды были украшены пышными пучками полевых цветов — много всяких, и все они диковинны! У некоторых — явно женского пола — с собой были на верёвочках животные очень странного вида. Одни похожи на ежей, другие — на птиц, третьи вообще непонятно, на что. А у одной была с собой явно шишига! Такая же сизо-голубая и такая же обжора — эта жевала старые осиные гнёзда. И вот три женщины оказались в такой чудовищной компании!
— У меня чулки порвались! — рассердилась Любовь Богдановна. Но чулки — ещё пустяк: она и туфли потеряла!
Вакуоля тоже утратила обувь, но не потому что потеряла, а потому, что с неё стащили её мягкие мокасины без каблуков — в таких она ходила, потому что от избыточного веса тела болели щиколотки. Теперь биологиня тоже оказалась босиком и ощущала холод и сырость северной весны. Она пошевелила пальцами в продравшихся гольфах и беспомощно огляделась. Их обеих усадили в старые корзины, набитые сухой листвой, а физручихе отчего-то досталось место попочётней — во главе стола, если так можно было назвать круглую поляну, уставленную диковинной посудой. Стэлла, всё так же пребывая в состоянии устойчивого ступора, оказалась рядом со своим двойником. На голову физручихи тоже водрузили большой венок, и теперь её сходство с лесной чучелой ещё больше утвердилось — это явно были сёстры.
— Дорогие мои! Кикиморы лесные и болотные, лешие, моховики, полевики, луговики, травники! — взяла слово чучела, поднимаясь с чашей в костлявой тёмной руке, похожей на растопыренный сучок, — Сегодня у нас праздник — сегодня мы собрались своей большой роднёй, чтобы погулять в Вальпургиеву ночь! И нынче у меня большая радость — вернулась моя сестра-близняшка — кикимора Квазимода!
Тут всё собрание бурно зашумело, стало поздравлять обеих кикимор, хотя Стэлла Романовна явно не была рада такому вниманию.
— А ведь действительно похожа на кикимору. — шепнула Осипова Вакуоле.
— Ой, а мы столько лет не знали! — ужаснулась та. — Я ж с ней, как с человеком…
Большая лесная, болотная, луговая и прочая родня немедленно решила спрыснуть это дело, и какие-то создания, похожие на моховые кочки, притащили здоровые бутыли зелёного стекла с мутной жидкостью, которую тут же стали разливать по чашам.
— Ой, мне не надо! Я не пью! — отказывалась Вакуоля от услуг лохматого лешего с грибом за ухом, который непременно желал попотчевать даму болотной самогонкой.
— Помилуйте, барышня. — галантно отвечал тот. — Сам варил, на берёзовых почках!
— Ну разве что немного. — жеманилась биологиня, которой после гомункула уже было ничего не страшно. Она выпила и закусила горстью клюквы. — А ничего!
— Ещё бы! — отвечал кавалер. — На почках на берёзовых, да на жуке-плавунце! Пиявочек вот малосольных отпробуйте.
— Не трогайте меня! — скандалила Любовь Богдановна, отбиваясь от ухаживаний другого лешего — лесные мужички вообще оказались очень приставучи. — Иди в болото!
— Да хоть сейчас! — обрадовался тот.
— Потом в болото! — одёрнула его одна кикимора с бобром на поводке. — Сначала посидим семьёй. Слушай, что Дёрка говорит!
— Друзья мои! — заговорила кикимора Дёрка. — Нынче у нас гости, а в такую ночь все, кто пожаловал ко мне в болото, мне как родные. Позаботьтесь же о них, как о своих!