Раздался взрыв смеха.
— Опять? — в сердцах воскликнул Четвуд. — Почему ты не покупаешь их хотя бы иногда?
— Хотя бы иногда! Ничего себе! Не далее как утром я купил целых десять штук.
— Значит, ты слишком много куришь.
— Тут ты прав, браток. Ты знаешь, сколько я выкуриваю за день? Двадцать штук!
— Боже милостивый! — отозвался Кэн. — Значит, в неделю мы поставляем тебе семьдесят сигарет. Почему же, в таком случае, ты не покупаешь себе сразу двадцать вместо десяти?
— Я их слишком быстро курю, вот в чем дело.
— Ты хочешь сказать, что недостаточно выкуриваешь наших?
— Ну, раз уж вы такие простофили. — Он улыбнулся — его вдруг потянуло на откровенность. — Говорю вам, пока в мире есть хоть один простофиля, голодать мне не придется.
— Ну-ну, мы значит, простофили. Так? Мы этого не забудем, Мики!
— Ну, все равно, дайте мне сигаретку. У меня нет ни одной — честно, нет, а я прямо умираю, так курить хочется.
Его просьбу встретили молчанием.
— Не очень хороший прием, а, Мики? — засмеялся Четвуд.
— Ну что ж, браток. — Он вытащил старый «бычок». — Дайте-ка огоньку кто-нибудь.
— О боже мой, и спичек нет?
— Может быть, и покурить вместо тебя? — Это сказал Фуллер, который только что пришел в окоп. Он бросил Мики коробок спичек.
И тут завыли сирены. Мики, уже готовый закурить, бросил взгляд на небо.
— Ублюдки! — проговорил он.
— Осторожней с огнем! — Это сказал Джон Лэнгдон, который только что подкатил на своем велосипеде.
— Но, Джон, будь благоразумным, еще же светло.
— Валяй, Мики, я пошутил.
Он поставил велосипед у бруствера и прыгнул в окоп. Из-под тужурки он вытащил две бутылки пива и бросил одну Мики, другую — Четвуду.
— Я думал, ты поехал в канцелярию, — сказал Кэн.
— Да, — ответил Лэнгдон. — Но на обратном пути заскочил в ВТС.
Я почувствовал, что, говоря это, он бросил взгляд в мою сторону. Он прошел к орудию и осмотрел предохранительный рычаг. Остальные четверо устроились на скамейке и стали пить из бутылок. Первый самолет прошел высоко, стук его моторов едва доносился до нас. Прожектора неуверенно колебались. Лэнгдон подошел к тому месту, где, опершись на мешки с песком, стоял я.
— Ты, похоже, попал в переплет, Барри. — Говорил он тихо, чтобы не слышали другие. — Тебе известно, что на следующие четыре недели твои действия ограничиваются вот этим окопом и что все письма и другие сообщения должны вручаться мне с тем, чтобы я мог их передать для цензуры мистеру Огилви?
Я кивнул.
— Я не хочу лезть в твои дела, — добавил он, — но если ты сочтешь нужным поделиться со мной, я посмотрю, что можно сделать, чтобы как-то смягчить приговор. Огилви не дурак. Он знает, в каком напряжении мы живем.
Я колебался.
— Очень мило с твоей стороны, — сказал я. — Может, как-нибудь попозже у меня и появится желание поговорить с тобой на эту тему, но в данный момент… ну… — я замолчал, не зная, как бы ему получше объяснить.
— Ну что ж, — он похлопал меня по руке. — В любое время. Я понимаю, как ты себя чувствуешь.
Не знаю даже, известно ли ему было, что мне вменялось в вину.
Тут я заметил, что четверо на скамейке украдкой на меня поглядывают. Они подались вперед, слушая Фуллера, который им что-то рассказывал. Я уловил слово «пятница» и сразу сообразил, о чем они шушукаются. Я вспомнил, что Фуллер разговаривал с Мейсоном, когда я вышел из канцелярии. Мики поднял глаза и встретился со мной взглядом.
— Это правда, браток? — спросил он.
— Что правда, Мики?
— Билл тут толкует, будто этот фриц сказал тебе, что в пятницу наш аэродром сотрут с лица земли.
— Я не говорил «сотрут с лица земли», — вставил Фуллер.
— Ты сказал «налет», нет? Какая разница? — Мики снова повернулся ко мне. — Ты же не станешь отрицать, что говорил с этим парнем. Я видел это собственными глазами. Чешут себе по-немецки, будто парочка закадычных дружков. Он вправду сказал, что в пятницу нам хана?
Притворяться, что немец мне этого не говорил, смысла не было.
— Да, он мне так сказал, — подтвердил я.
— Он сказал — в пятницу?
Я кивнул.
— Боже милостивый, браток, ведь это же, считай, завтра, а я собирался в субботу подстричься.
— Ты думаешь, он действительно что-то знал? — спросил Кэн.
— Не знаю, — ответил я. — Может, это была лишь бравада. Он хотел запугать нас.
— Ну, тут он своего не добился, — вставил Мики. — Но, господи, завтра! Тут поневоле задумаешься, правда? А мы должны сидеть и ждать. Жаль, что я не пошел в эту чертову пехоту. — Он вдруг нахмурил брови. — А за что тебя посадили под домашний арест? — спросил он.