Прямота вопроса несколько смутила меня. В этом был весь Мики. Человек постоянно сталкивается с проблемой, как отвечать на замечания, которых другие никогда бы и не сделали. Я не ответил ничего. Наступило неловкое молчание. Его нарушил Лэнгдон, спросив о моем разговоре с пилотом. Я передал им то, что он сказал. Лэнгдон на это никак не отреагировал. Другие тоже молчали.
— Откуда ты знаешь немецкий? — спросил вдруг Мики.
— Я одно время работал в берлинском бюро нашей газеты, — объяснил я.
Он переварил эту информацию в голове, затем пробормотал:
— И ты подзалетел. Уж не из-за того ли, что ты сказал этому фрицу, а?
— Нет, — ответил я.
Вероятно, я поспешил с отрицательным ответом, так как вдруг ощутил атмосферу подозрительности. Я отдавал себе отчет в том, что я не единственный, кто задумался над попыткой передать подробности об оборонительных сооружениях аэродрома врагу. Я почуял враждебность. Истрепанные нервы вовсе не способствуют ясности мысли, а новичок не так легко приживается среди людей, которые долгое время работали вместе. Я остро ощутил свое одиночество. Если я не проявлю осторожности, у меня будут неприятности не только с начальством, но и с ребятами из моего подразделения.
— Ты когда-нибудь раньше встречался с этим парнем? — Вопрос задал Четвуд.
Возможно, я увидел подозрение там, где его не было и в помине, но как только я сказал:
— С каким парнем? — я сразу понял, что пытаюсь разыгрывать беспечность.
— С этим фрицем-пилотом, разумеется.
— Нет, — сказал я.
— Почему же тогда он говорил с тобой так свободно? — спросил Четвуд.
А Фуллер добавил:
— Ты уверен, что больше он тебе ничего не сказал?
Я заколебался. Я чувствовал себя загнанным в угол. Кэн, в присущей ему манере, отделался бы от этих вопросов шуткой. Я же больше привык писать, чем говорить, поэтому реакция в разговоре у меня была замедленная. А тут еще Мики последовал за другими, подкинув:
— Так ты точно больше ничего ему не сказал?
Я был совершенно сбит с толку. Но тут вдруг Кэн сменил тему разговора.
— Сранно, — сказал он, — что именно на пятницу Уэстли попросил отпуск.
— Для чего? — спросил Мики.
— А, похороны дяди или что-то в этом роде.
— Похороны дяди! — фыркнул Мики. — Только потому, что его отец олдермен в Сити, ему дают отпуск. Умри моя мать, мне бы отпуска не дали. Говорю вам, в настоящей армии такого бы не случилось.
— Ну, и дали ему этот отпуск? — спросил Четвуд.
— Да, он получил увольнительную на двенадцать часов.
— В этот роковой день она убережет его от опасности. Ловко, правда?
— Готов спорить, что это он и выдал информацию врагу.
— Подобные заявления, Мики, если только ты не уверен, что они истинны, делать не следует, — врезался в разговор Лэнгдон. Тон у него был терпеливый, но не допускающий возражения.
— Но, согласись, совпадение довольно странное, — сказал Четвуд.
— И тем не менее, совпадения бывают, — сказал Лэнгдон. — Хочешь обсуждать его поведение, делай это в его присутствии, чтобы он мог ответить на твои обвинения.
— Да не предъявлял я никакого обвинения, — пробормотал Мики и вдруг с вызовом добавил: — Впрочем, человек ведь имеет право на подозрение, разве нет?
Я подумал, а где же будет в пятницу Вейл. Пока моя голова была занята этим, разговор перешел на другое событие — прибытие новой эскадрильи. Они прибыли пополудни на смену эскадрильи 62А, которая отправилась на отдых. Всем было жаль расставаться с 62А. Ребята здорово себя показали. Они пробыли в Торби месяц, а месяц на аэродроме для истребителей на передовой был в то время долгий срок. За этот месяц они сбили более 70 вражеских самолетов. Им приходилось тяжело, и уж если кто и заслужил отдых, так это они. Эскадрилья 85Б, сменившая их, тоже была оснащена «харрикейнами». О ней мы ничего не знали, однако Лэнгдон, побывавший вечером в сержантской столовой, сказал, что у этих парней большой опыт боев во Франции и что они заслуженно отдохнули в Шотландии.
— Командир эскадрильи, по-моему, один из лучших наших летчиков-истребителей, — сказал Лэнгдон. — Орден «За боевые заслуги» с пряжкой и 19 самолетов на его счету. Бесшабашный дъявол, и всегда напевает, когда идет в бой. Странно, что у него и фамилия Найтингейл[21].
Фамилия была редкая, и, услышав ее, я будто вернулся в школьные годы.
— А ты не знаешь, как его имя? — спросил я.
— Нет. А что? Ты его знаешь?
— Не уверен, что это он. У нас в школе был один Джон Найтингейл. Отчаянный парень. На его последней базе в Тидуорт Пеннингс он отмочил такую хохму: поставил на крышу палатки ВТС две каких-то штуковины. По-моему, их называли предметами фаянсового сервиза. Вот я и подумал, не тот ли это парень. Фамилия, что ни говори, необычная, а он после окончания школы прошел один из этих краткосрочных курсов по подготовке офицеров ВВС.