— Береги себя, Барри, — сказал он. — Ты мне должен статью написать, когда кончится драка.
— Считай себя счастливчиком, если ее пропустят в печать, — ответил я, вскочил на первый попавшийся велосипед и покатил вверх по откосу к асфальту. Наш окоп едва виднелся на противоположном краю аэродрома на фоне тускло освещенного горизонта. Луна села, летное поле казалось белым, гладким и холодным. Над брустверами окопов наземной обороны торчали каски — голубые и цвета хаки. Возле дотов стояли солдаты с готовыми к бою винтовками. Везде царила гнетущая атмосфера ожидания.
Когда я проезжал по асфальтированной площадке перед ангарами, один из «харрикейнов» сделал первый заход над восточным краем поля. В полумраке он выглядел как размытая тень и летел так низко, что, казалось, вдребезги разобьется о первый же капонир. За самолетом тянулась тонкая полоска, как будто по тусклому серому небосводу провели карандашом. Она росла, расползаясь в черное зловещее облако. На северном краю аэродрома полоска обрывалась. Когда самолет накренился на повороте, я едва различил его очертания.
У ближайшего к штабу базы ангара суетились солдаты. Они возились с воздушным шаром, похожим на небольшой аэростат воздушного заграждения. Под ним был прикреплен красный фонарь. Когда я проезжал мимо ангара, шар медленно поднялся в воздух.
Вскоре я выкатился на дорогу, шедшую вдоль восточного края поля. Тьма сгущалась, над головой висела огромная волнистая туча дыма, она медленно плыла на юго-запад через территорию базы. Казалось, стоит поднять руку, и я дотянусь до нее. Тут и там земли касались оторвавшиеся от тучи клочья дыма. Они медленно клубились, а когда попадались мне на пути, в ноздри била едкая вонь. Я поравнялся с капониром к югу от нашей позиции. Над головой загудел второй «харрикейн». Он шел так низко, что я невольно втянул голову в плечи. Но видеть его я не мог. Когда дымный шлейф от самолета смешался с завесой, тьма сгустилась настолько, что я едва не проскочил мимо своей огневой позиции.
Спустившись в окоп, я пристально оглядел едва различимые лица: Лэнгдон, Четвуд, Худ, Фуллер. Мики и Кэна не было.
— Что с Мики? — спросил я Лэнгдона. — Он…— Я в нерешительности умолк.
— Нет, — ответил Лэнгдон. — Одна пуля попала в плечо, вторая раздробила запястье. Легко отделался, если учесть, как он рисковал. Оттащили его в лазарет.
— Ну, а Кэн где?
— Погиб, — сказал Лэнгдон. Простота, с которой он произнес это слово, поразила меня. — Выскочил следом за Мики и схлопотал пулю в живот.
В подробности он не вдавался, да я и не спрашивал. Я вполне мог представить себе, как он умер. Наверное, чувство драматизма увлекло его в самую гущу схватки. Он вскочил на ноги, как какой-нибудь молодой Рэли, Сорвиголова, д’Артаньян, а воображение окутало его в щегольские одежды рыцарства. А затем — страшный удар в живот, от которого он споткнулся и упал, как он часто спотыкался b падал перед зрителями. И омерзительная реальность — кровь на жесткой, неподатливой земле, муки и, наконец, смерть. Бедный Кэн…
Молчание, воцарившееся в окопе после слов Лэнгдона, разорвал рев «харрикейна». Самолет пронесся над нашими головами, волоча за собой шлейф дымовой завесы. Крылья со свистом рассекали воздух. Он летел так близко, что мы поежились, хотя не видели его. Над нами был только черный дым. Время от времени какой-нибудь клок вкатывался в окоп, и мы начинали кашлять.
— За каким чертом нужен этот дым? — спросил капрал Худ.
Я начал было объяснять, но тут затрубил «танной»:
— Воздушная тревога! Массированный налет! Воздушная тревога! Массированный налет! С юго-востока под прикрытием истребителей к аэродрому приближаются два крупных соединения транспортных самолетов с войсками.
Зазвонил телефон, Лэнгдон взял трубку. Чуть погодя он положил ее на место и сказал:
— В основном «юнкерсы-52». Летят на высоте восьми тысяч и снижаются. Предполагается, что пятьдесят машин попытаются приземлиться на нашем аэродроме.
— Пятьдесят! — повторил Четвуд. — Господи боже!
Все ошеломленно умолкли.
— Черт возьми! — вдруг воскликнул Худ. — На что они надеются? Как мы можем стрелять, если из-за этой проклятой завесы тут такая тьма, что и барака почти не видно?
— А стрелять и не надо, — ответил я. — По идее, немцы должны разбиться об ангары.
Я рассказал о нашем замысле ввести джерри в заблуждение воздушными шарами.
— А если им все-таки удастся сесть? — не унимался Худ.
Зазвонил телефон. Я пожал плечами, не зная, что ответить Худу. И меня это тревожило. Я не ожидал, что после дымовой завесы аэродром погрузится в кромешную тьму.