После взлета набрали высоту. Справа — Сандомир, или, как называли поляки этот город, Сандомеж. С плацдарма но земле стелется дым, местами видны вспышки от разрывающихся снарядов. Впереди по курсу большой очаг пожара.
Над переправой патрулировала шестерка наших истребителей. Все было спокойно. Мы отсалютовали боевым друзьям и продолжали набирать высоту. Патрулировали в районе плацдарма. Противника не было видно. Потом, сделав небольшой доворот, пошли на запад. Опасности, казалось, никакой. Но вдруг с земли из района, занятого противником, раздался залп зениток. Этот первый залп всегда наиболее опасен: самолеты не маневрируют и поэтому огонь ведется прицельно. Я увидел разрыв снаряда под самолетом капитана Фомичева. Самолет начал гореть. Я видел, как Фомичев покинул кабину. Он немного затянул прыжок, затем купол парашюта раскрылся. Трудно было определить, где приземлится летчик. Его могло снести и в сторону наших войск и на территорию противника. Мы отметили место приземления и вновь набрали высоту. Прошли немного на запад, в тыл противника, снизились и на дорогах сожгли несколько автомашин. Приземлились на своем аэродроме уже в темноте.
Через сутки наши войска продвинулись в тот район, куда приземлился капитан Фомичев. Мы послали команду на розыски летчика. Как Фомичев приземлился — мы видели. А о дальнейших событиях мы узнали уже от самого Фомичева.
…Приземлившись, он собрал купол парашюта в кучу, вытащил из кобуры пистолет и быстро направился к копнам ржи. Навстречу ему бежал поляк, юноша, и негромко звал: «Товажыщу! Товажыщу!» Он осмотрел Фомичева, убедился, что тот не ранен. Потом помог укрыться в копне и сказал: «Чекай, товажыщу, чекай…» Что такое «чекай» Фомичев не знал. Паренек показал ему на пальцах, что принесет еду.
Летчику оставалось затаиться и ждать, доверившись неожиданному помощнику. Где-то слышалось тарахтенье мотоциклетных моторов: видимо, гитлеровцы искали летчика. К копнам ржи они не подъезжали.
Томительно тянулось время, и Фомичева начали одолевать сомнения. Ведь за укрытие советского летчика фашисты карали смертью…
Болели ноги, саднили места ожогов. Около полуночи Фомичев услышал: «Товажыщу! Товажыщу!» Летчик отозвался, и к копне подошли двое парней. Один был знакомый, другой оказался его приятелем. Они принесли гражданскую одежду, хлеб, немного мяса.
Фомичев поел, переоделся, а затем, соблюдая осторожность, ребята повели его к деревне. В темноте они незамеченными вышли к полуразрушенному сараю. Здесь их встретил мужчина, который на ломаном русском языке объяснил Фомичеву, что в деревне фашисты и с утра они наверняка будут искать летчика. Поэтому ему лучше спрятаться на огороде. Фомичев был в окружении друзей.
…В период боев в районе Сандомирского плацдарма мне неоднократно приходилось вылетать на боевые задания с летчиками полка, которым командовал майор Ковалев. Полк этот оперативно был подчинен нашей 6-й гвардейской дивизии и участвовал в боях наравне с летчиками других наших полков.
Однажды юго-восточнее города Кельце, к западу от Сандомирского плацдарма, мы провели воздушный бой, в котором кроме меня участвовали летчики Цыганков, Ватагин и Кудрявцев. Не знаю, как сложилась их дальнейшая судьба, но это были отличные боевые летчики, дрались они умело и зло. Наша четверка встретила четырех Ме-109 восточнее Кельце. Ме-109 шли в растянутом правом пеленге выше нас и нас не видели. Атакой снизу сзади, под ракурсом одна четверть, мы зажгли один Ме-109. В начавшемся воздушном бою мне удалось сбить еще один Ме-109.
После войны польские друзья вручили мне грамоту как почетному гражданину города Кельне.
В наступлении
В конце августа на Сандомирском плацдарме по-прежнему шли бои, однако по их характеру было ясно, что скоро на этом участке фронта наши войска перейдут в наступление. Несмотря на активное противодействие противника, плацдарм расширялся; и плацдарму подтягивались и накапливались танковые и механизированные соединения. В течение нескольких недель боев не только сбить нас с плацдарма, но даже потеснить противник не смог, и было ясно, что никаких дополнительных сил для борьбы с нашими войсками на этом участке фронта у фашистов нет.
В последних числах августа мы со дня на день ждала приказа о наступлении, и потому совершенно неожиданным для нас было известие о том, что нашу истребительную авиадивизию выводят из состава 2-й воздушной армии и перебрасывают на юг. Командующий 2-й воздушной армией генерал С. А. Красовский, казалось, совершенно не был обескуражен таким поворотом дела, хотя ни один командующий не любит, когда у него из подчинения изымают дивизию, да еще такую сильную, как наша 6-я гвардейская. Объяснялось это тем, что в распоряжении Степана Акимовича Красовского оставалось вполне достаточно сил даже с учетом предстоявшего наступления. Больше всего в те дни его заботило, чтобы переброска нашей дивизии прошла быстро, организованно, потому что это дело совсем не такое простое, как может показаться на первый взгляд. Беспокоило это и командующего 5-й воздушной армией генерала С. К. Горюнова, в распоряжение которого нас перебрасывали. Что же касается настроения личного состава дивизии, то мы восприняла этот приказ с большим энтузиазмом. В этом сказалась психология воюющего человека: боевой летчик всегда предпочтет воевать на том участке фронта, где идет наступление. На Сандомирском плацдарме оно хоть и ожидалось в ближайшее время, но все-таки пока только ожидалось. Между тем на юге войска 2-го Украинского фронта, в составе которого действовала 5-я воздушная армия, успешно проводили крупную наступательную Ясско-Кишиневскую операцию. Там открывались совершенно реальные очевидные перспективы дальнейшего продвижения в глубь Западной Европы через территорию Румынии к Венгрии и Югославии. Принять участие в такой наступательной операции было почетно, и мы восприняли приказ о переброске как знак особого доверия личному составу дивизии.