— Знаете, Дмитрий Михайлович, — вывал его из воспоминаний тихий голос Махрова, — еще совсем недавно я был бы готов с Вами поспорить. Но события последнего года, — Петр Семенович задумался и поправил сам себя, — даже не года, лет, перевернули все мое мировоззрение.
Их беседу прервал резкий звук телефонного звонка. Поскребышев поднял трубку и, что-то выслушав, кивнул знакомцам на дверь:
— Товарищ генерал-лейтенант, господин Махров, проходите, товарищ Сталин ждет.
Два генерала, два бывших сослуживца, оказавшиеся когда-то по разные стороны баррикад, но сохранившие друг к другу взаимное уважение, а в сердце бесконечную любовь и преданность Родине одновременно встали и шагнули к двери. В проходе замешкались, не разобравшись, кому заходить первому, но Махров быстро отступил:
— Вы первый, Дмитрий Михайлович, не дело гражданскому шпаку заходить к Верховному Главнокомандующему перед действующим боевым генералом. Это плохо заканчивается для страны, — горько усмехнулся он. Карбышев кивнул, соглашаясь, и открыл тяжелую дверь.
Сталин встретил их стоя у своего стола. Карбышев с Махровым зашли и встали у порога. Дмитрий Михайлович хотел отдать рапорт, но Сталин его остановил, нетерпеливо взмахнув рукой:
— Не надо, Дмитрий Михайлович. Сегодня у нас разговор пойдет без чинов. Иосиф Виссарионович подошел к мужчинам и встал перед ними, пристально вглядываясь в лица. — Здравствуйте, Дмитрий Михайлович, господин Махров.
— Здравствуйте, товарищ Сталин.
— Здравствуйте, господин Сталин, — в унисон поздоровались генералы.
Сталин усмехнулся в усы:
— Давайте для удобства разговора, пока мы не разобрались кто господин, а кто товарищ, будем называть друг друга по имени отчеству, — на этой двусмысленной фразе оба генерала напряглись, что не осталось без внимания Сталина, но снимать напряжение Верховный не спешил. — Как добрались, спрашивать не буду, мне уже доложили. А пока прошу — он приглашающе махнул рукой в сторону стоящего у стены столика, вокруг которого уже были расставлены кресла, — почаевничаем, — в его глазах горели веселые искорки. Казалось, ему доставляет удовольствие наблюдать за растерянностью генералов. Садитесь, садитесь, — настойчиво повторил он, видя, что Махров с Карбышевым замешкались. Дмитрий Михайлович с Петром Семенововичем расселись. Сталин остался стоять. Подойдя к своему столу, он взял с него две папки и только тогда занял свое место за столиком. Тут же появился парень в форме госбезопасности и расставил перед собеседниками чашечки с ароматным янтарным напитком и вазочку с печеньем. — Пейте чай. Хороший чай. Грузинский, — радушно предложил Иосиф Виссарионович, с улыбкой, от которой у его визави по спине пробежали мурашки. Дождавшись, когда Махров с Карбышевым отхлебнут из своих чашек, Сталин вдруг посерьезнел. Веселье пропало из глаз, а взамен пришел стальной блеск. — Петр Семенович, господин Махров, мы знаем о Вашем письме, отправленном нашему послу Богомолову. К сожалению, как Вы знаете, оно не дошло до адресата. Но, тем не менее, дошло до тех, кому оно адресовалось. В письме Вы простите отправить Вас на фронт, соглашаясь даже воевать в звании рядового. Прежде, чем ответить на Вашу просьбу, я хочу, чтобы Вы с Дмитрием Михайловичем ознакомились с содержимым этих папок: — Сталин пододвинул генералам документы. Карбышев с Махров взяли в руки папки и вопросительно посмотрели на Сталина. — Читайте-читайте. Не торопитесь. Это очень важные документы. Петр Семенович с Дмитрием Михайловичем погрузились в чтение. А Сталин, пряча в усах ироничную улыбку, наблюдал за их мимикой, меняющейся на глазах. В папке лежали Указ Президиума Верховного Совета СССР и Приказ Наркома обороны о введнии в армии новых знаков различия — погон, и Указ о признании орденов и медалей, полученных до 7 ноября (25 октября) 1917 года наравне с советскими[iv].
Наконец, дочитав, мужчины с ошарашенным видом, переглянувшись друг с другом, уставились на секретаря ЦК ВКП(б), Председателя Совнаркома, Председателя ГКО и Наркома обороны СССР, человека в чьих руках на данный момент находилась практически абсолютная власть в стране. Первым пришел в себя Карбышев:
— А как на это посмотрят товарищи из Политбюро?
Глаза Сталина полыхнули огнем: