- Как же в порядке, когда бомбы не подвешены?
- Не твое дело, - ответил Василий. - Приказано стоять "смирно", так стой!
- Хошь - сгой, а я не буду! Ведь была команда "вольно", - упорствовал моторист. - А что бомб нема, пойду скажу старшому.
Мой моторист, хотя и младший по званию, годами был старше нас. Родом из псковской деревни, молчальник но себе на уме, иногда в час досуга вдруг осаживал иного механика-горожанина, мало смыслившего в том, как выращивают хлеб, пускавшегося в рассуждения о сельской жизни. За невозмутимость, хладнокровие и большую рассудительность его стали величать Пал Карпычем.
Моторист подошел ко мне и повторил вопрос, с которым обращался к Григорьеву.
- В следующий раз возьмет бомбы, - сказал я, - А сегодня Батя летит на разведку.
- То-то и оно, - успокоился Пал Карпыч.
Однако и на другой день комэск полетел на боевое задание без бомб. Так мы узнали, что наш полк - особого назначения. Его задача - вести дальнюю воздушную разведку. Полк отдельный, подчинен Главному командованию Красной Армии.
Сначала летчики и механики приуныли. Всем хотелось колошматить фашистов, уничтожать, забрасывая мощными фугасками. А тут вдруг приказ - не загружать самолет бомбами, дабы облегчить его вес и создать условия для увеличения скорости в случае нападения "мессершмиттов".
Был в полку лихой летчик Александр Барабанов. Судьба бросала его из одного полка в другой, и начальство не успевало представить к повышению. И Александр обычно знакомился так: "Барабанов, семь лет лейтенант". Он был скор на шутки и не раз злословил по поводу названия полка - ДРАП дальнеразведыва-тельный авиаполк.
- Нет бомб - не надо, - язвил он. - Мы кто? Мы "драповцы". Наше дело какое? Увидел "мессершмитт" - и драпать.
Но вскоре и он, и другие летчики осознали, что служба разведчика гораздо опаснее действий "бомбера" и, конечно, не менее нужная для разгрома врага. Полеты в глубокий тыл фашистов днем в одиночку, без прикрытия истребителей, на виду у врага требовали особого мужества, большого хладнокровия и высокого летного искусства.
В экипаже разведчика Клочкова самым опытным был штурман Алексей Никулин. На земле Алексей обращал на себя внимание однополчан доброй улыбкой, грузной медвежьей фигурой и новеньким орденом Красного Знамени на груди. В первые недели войны ордена были вообще редкостью, Никулин получил свой за восемнадцать бомбежек фашистов в самые горячие дни сражений.
Война началась для Алексея утром 22 июня. Он полетел на бомбежку железнодорожных узлов Голдай и Венгожево в Восточной Пруссии. Больше недели штурман храбро сражался с врагом, наступавшим на Вильнюс, Полоцк и Минск, совершая по два-три вылета в день. Полк таял на глазах.
На десятый день бомбардировщик Алексея был подбит. Это случилось на шоссе Слуцк - Бобруйск. Девятка "мессеров" атаковала три краснозвездных самолета, заходивших на бомбежку вражеской переправы. Один наш "бомбер" вспыхнул как спичка. Два других успели сбросить смертоносный груз на скопление фашистской пехоты и автомашин, но были изрешечены осколками снарядов немецких зениток. Снизившись до бреющего полета, оба подбитых бомбардировщика развернулись в сторону линии фронта. Алексей был ранен и не смог помочь летчику определить курс полета. Выручил второй уцелевший бомбардировщик, который взял на себя роль "ведущего".
Вот показалась передовая. Подбитые самолеты удачно приземлились на первом же прифронтовом аэродроме. Никулина отправили в госпиталь. А когда выздоровел, его вызвали на беседу к пожилому майору. Он был, как успели шепнуть Никулину, с фронта и подбирал кадры среди бывалых авиаторов. Так Никулин стал воздушным разведчиком. Его соединили с необстрелянным летчиком Клочковым. Командование рассчитывало, что побывавший в сражениях штурман передаст свой опыт молодому разведчику.
В первый же день боевой деятельности полка Никулин вылетел на фотографирование войск противника по маршруту Рославль - Орша - Смоленск. В небе рыскали десятки вражеских самолетов. По земле ползли вереницы мотоциклов и броневиков... Фашисты запрудили всe дороги на восток. Враг развернул мощнейшее наступление, поставив целью взять Москву к 7 ноября и устроить в этот день свой победный парад на Красной площади. .
Уже над Рославлем разведчиков обстреляли вражеские зенитки. Самолет как раз пролетал над железнодорожным узлом, и Никулин включил фотоаппарат, как вдруг машину тряхнуло.
- Командир! Из правого мотора бьет масло! - крикнул штурман.
- Командир! - сигнализировал стрелок-радист. - Перебит кран кольцевания горючего. Кабину заливаетбензином!
- Понял! - прокричал Клочков. - Закончим фотосъемку узла и повернем домой. Пойдем на одном моторе. Наблюдать за воздухом!
Разведчики с тревогой поглядывали на прибор, показывающий количество горючего в баках. Его стрелка быстро скользила к нулю. Из разбитого крана хлестал бензин. Хорошо, что несчастье приключилось в начале пути, когда горючего было израсходовано немного. Удалось дотянуть до своих и сесть на ровное поле в окрестностях Сухиничей.
Для ремонта самолета срочно выслали бригаду механиков. Но фашисты уже прорвались к Сухиничам. Разведчикам и прибывшим механикам угрожало окружение. Надо было уходить. Клочков приказал открыть бензокраны и поджечь машину. Факелом вспыхнула "пешка" - так мы любовно звали Пе-2... К горлу подступил комок, словно погиб дорогой человек. Ведь каждая новая машина в грозном 41-м году была на вес золота.
Боевой экипаж получил новый самолет и продолжал полеты. Во время фоторазведки Ржева у Никулина оборвался кислородный шланг. На высоте шести тысяч метров штурман провел около часа в полубессознательном состоянии. Последствия сказались - и Никулина на неделю отправили в санчасть. А в это время Клочков продолжал разведывательные полеты с другим штурманом.
В первые горячие дни не хватало и боевого опыта, ц летного мастерства. Порой, спасаясь от истребителей, разведчикам приходилось уходить в облака. Летчики еще не умели хорошо летать вслепую, теряли ориентировку. Клочков однажды сел на вынужденную под Калугой, на поле, окруженное лесом. Услышав эхо артканонады, экипаж понял: недалеко идут бои, оставаться возле самолета опасно.