Они, держась рядом, сплавали до недалеких буйков и вернулись обратно. Когда выбрались на берег, ветер, обратившись ледяной простыней, обжег тело. Нет, сказал себе Глеб, движенье это жизнь, это хорошо, – и бросился бегом вдоль берега, тревожа чаек, разгоняя, разогревая кровь. А фигура-то у нее ничего, ничего, думалось ему помимо всего прочего.
Прибежав обратно, он, отдуваясь, остановился возле Линии.
– Да ты, я вижу, совсем замерзла, – сказал он, заметив пупырышки на ее коже. – Возьми полотенце. Или, давай я тебя разотру!
– Да нет, спасибо, не нужно. Я так привыкла, на ветру обсыхать. На таком сильном – быстро.
– Да ладно тебе. Не слушая ее, он достал полотенце из сумки. – Ветер, вон какой, холодный и не унимается.
Он укутал ее мохнатым полотнищем с крупными желтыми осенними листьями, и как-то само собой получилось, что руки его задержались на ее плечах. Он немного помедлил и осторожно притянул ее к себе. И тотчас ему стало легко и тревожно одновременно. Совсем тонкая, тоненькая шея, хрупкие плечи… Забытый, а, может, и незнакомый ранее щемящий мотив нежности зазвучал в его душе. Как всегда, неожиданно и ошеломительно.
Линия притихла, не пыталась высвободиться. Глеб почувствовал, что она насторожена, видимо, совсем непривычна к посторонней заботе.
И тут солнце, точно сидело в засаде и вот, дождалось момента, – выбрызнулось из-за туч у них за спиной. Лучи вернувшегося в мир светила ударили в зеленое наборное стекло залива и, раздробившись, оставили в нем миллионы крохотных частичек своего естества. Возможно, обман, но сразу стало теплей. И город на другом берегу преобразился, сбросил чужую маску и проявил лицо. А над ним, в вышине, в тучном, будто унавоженном, небе вспыхнула неправдоподобно яркая радуга.
– Смотри-ка, двойная, – указала на дугу Линия. – Это редкость, вообще-то, я такую никогда не видала. Прелесть какая. Говорят, двойная радуга приносит счастье.
– Конечно, так и есть, – откликнулся Глеб. – Я это точно знаю. Только надо обязательно пройти под ней. Что мы и сделаем, правда? Это волшебные ворота на самом деле, и за ними сказочный город. Видишь? Тот белый дворец – твой!
– Да!
И больше ничего не было сказано ими. Потом они еще долго бегали по берегу, пугая чаек, рисовали на песке забавных персонажей одним им ведомых сказок, смеялись и разговаривали на неизвестном языке. Время от времени Линия шептала: «Боже, ведь я о тебе ничего не знаю…»
Но кое-что все-таки уже знала.
Обратно до Города они добрались уже когда сумрак, родившийся в море, выполз из него на ленту Приморского бульвара.
Город зажег огни, бросив зыбкие световые шнуры к невидимому горизонту. С прогулочных катеров, этих светящихся кочек во мраке, неслась музыка, раздавались призывы к кому-то, к чему-то. Хотелось есть.
– Пошли в ресторан? – предложил Глеб.
– Не пробьемся, – выразила осознанное сомнение Линия.
Глеб загадочно улыбнулся:
– Идем!
У дверей ресторана толпился народ. Глеб пробился вперед и постучал согнутым пальцем в толстое стекло с золотой виньеткой. С той стороны приблизилось лицо, всплывающий портрет недоброго, лишенного сострадания администратора.
– Мест нет! – с силой и надрывом выдавила она из себя и задернула занавеску.
– Да, – сконфуженно пробормотал Глеб, – что-то сегодня не получается.
– Я же говорила, – подтвердила диагноз Линия. – Бесполезно. Ладно, не умрем, я думаю. Пошли отсюда.
Завернув за угол ресторана, увидели на стене дома афишу:
«Барды.
Концерт авторской песни
При участии
Авторов-исполнителей из…»
– Ты как к ним относишься? – полюбопытствовал Глеб.
– Вполне.
– Я тоже. Правда, не слишком наслышан. Пойдем? Хоть духовную пищу примем, раз нет обычной. Здесь неподалеку.
Однако на дверях театра эстрады висел замок.
– И здесь амбар! – сокрушился Глеб. – Что за день такой?!
– Хороший день, что ты! Грех жаловаться.
– Концерта не будет, – сообщила им женщина с крыльца библиотеки напротив. – Не доехали барды.
Потом снова был автобус, и темные клубились пространства, проплывая за окном. На самом краю видимой вселенной сверкали зарницы.
– Подождешь? – попросила у калитки Линия. – Я быстро.
Возвратившись вскоре, она протянула Глебу персик: – Держи!
Они шли вдоль улицы, жуя на ходу персики. Вгрызались в нежную мохнатую плоть, как вампиры в шеи своих жертв, и теплый, сладкий, липкий, точно кровь, сок затекал им на подбородок, и тек по шее ниже, они вытирали его платком Глеба, передавая его друг другу, и странным образом хмелели, будто и в самом деле персики истекали кровью. Глеб радовался и гордился собой втайне, тем, что без платка в кармане никуда не выходил. Не зря, оказалось, приучал себя к аксессуару.
Вдруг налетевший шквал возмутил теплый душный воздух. С темного неба прямо в фонарь с грохотом ударила молния. Посыпались искры, на половине улицы в домах погас свет. От испуга и неожиданности они присели, обняв друг друга, но толком и испугаться не успели, как с неба на землю, превращая ее в нечто противоположное тверди, обрушилась лавина воды.
– Бежим! – прокричала Линия ему на ухо. – В дом! Скорей!
Дом они, похоже, нашли уже на ощупь. Вода стояла стеной, и кроме шума ее обрушения ничего в природе более не существовало. И все это – и шум, и воду – они внесли с собой, переступив порог. И, закрыв дверь за спиной, отсекли, отделив сырость и отдалив звук.