А дальше началось самое нелепое и страшное в биографии маленькой Присциллы, у которой умерла мать. Она все ждала, когда ее отправят с острова Хирке на Британские острова к каким-то дальним родственникам, незнакомым ранее. Врачи же рекомендовали Ингрид Люксхольм, несмотря на наличие родного сына, завести еще и приемного ребенка, и целиком отдаться воспитанию, чтобы вновь вспыхнули в организме те природные силы, которые позволили бы родить собственное дитя.
К сожалению, ожидаемого эффекта не случилось, появление в доме на Хирке юной Присциллы не привело к рождению у Ингрид еще одного прямого наследника для Харальда Люксхольма.
А родительских чувств у отца к приемной дочери так и не возникло. Она вела жизнь настоящей Золушки в доме самого богатого человека Норвегии. Одно платье, юбка с блузкой и костюм для управления яхтой. И никакой косметики! Но у нее в распоряжении имелся спортивный автомобиль, пусть и очень дорогой, но давно ржавеющий на задах дома.
Но куда было ездить на этом крохотном острове?!
Харальд разрешал ей брать на охоту ружья из своей коллекции, однако за это требовал выучивать наизусть пудовые лоции, изданные еще двести лет тому назад. А журналы выписывать категорически запрещал. Но дома высокой моды стали присылать ей свои толстые глянцевые издания по собственному почину! Харальд был скряга, каких поискать!
Хотя Вениамину на совершеннолетие он подарил самолет. Кто знал, что так все сложится в жизни! Получается, отец подарил сыну страшную смерть! Бедный Вениамин! С ним у Присциллы вообще не сложилось никаких отношений.
Названный брат не обращал на сестру никакого внимания, был занят одним собой и своими насущными проблемами. Его заботы состояли в том, что ежедневно нужно было успевать за самыми последними изысками моды в одежде, технике, да в чем угодно.
Главное, всюду быть первым. Вениамин сутками не появлялся дома, пропадал в модных клубах столиц Скандинавии и Европы. Всегда с иголочки одетый, он высокомерно вел себя с прислугой и подчиненными отца.
Его боялись, он мог легко сказать резкое слово, мог даже ударить человека. Харальд души не чаял в сыне. Но резко переменил к нему свое отношение тогда, когда Вениамин перестал бывать в женском обществе и решительным образом высказывался отрицательно о возможном браке.
Он не вникал в отцовские дела, сорил деньгами и жил на широкую ногу, совершенно не заботясь о том, как отцу достаются его капиталы. А доставались они большим трудом. Пускай Присцилла и не разбиралась в хитростях нефтяного бизнеса, она видела, как стареет, как теряет свои силы Харальд. А помощника в семье не было. Ингрид не в счет.
Она помогала мужу уже тем, что смотрела на него каждый день влюбленными глазами, и могла ни секунды не сомневаясь кинуться грудью на защиту интересов семьи.
А Вениамину было на все плевать. Он жил в собственном, закрытом для отца, для Ингрид и Присциллы мире. И погиб, неизвестно откуда вылетев и неизвестно куда летя на своем спортивном самолете, на реактивной игрушке, оснащенной роскошным кожаным салоном и отделанной мрамором ванной. Мир его праху!
Да, не было у Присциллы друзей в доме на Хиркенхольме, не было…
От скуки девушка, урожденная жительница большого Лондона, выучила в совершенстве шведский и финские языки, о норвежском уже и речи не было. Пожалуй, не осталось на Западном побережье такого диалекта, которым бы не владела скучающая падчерица миллиардера Люксхольма.
А от родственников все не приходило никаких известий. Да их, верно, не осталось вообще, этих родственников. Вот Присцилла и придумала себе мифическую сестренку Салли, чтобы было, кому писать письма, жаловаться на жизнь.
6
Розарий располагался за высокими стеклянными дверями, но никого в нем не оказалось. Одна из горничных сказала, что Харальд ожидает дочь в своем офисе, огромном мрачном кабинете неподалеку от парадного входа в дом.
Пришлось миновать просторный холл с прекрасными мозаичными полами, пройти мимо пальм, прячущих за своими узорчатыми листьями изумительной красоты скульптуры.
Тут же стояли тяжеленные дубовые лавки, которым место лишь в теремах Хокона Пятого, сделавшего Осло столицей Норвегии, но никак не в жилище современного человека. </emphasis> А шкуры белых медведей, чучела нерп и волков и прочих обитателей норвежской земли, ужас! За всеми ими необходимо было постоянно ухаживать: чистить, выбивать из них пыль, проветривать, мыть!
Дом был роскошен, но чем-то напоминал музей. Интерьер интерьером, но еще прекраснее был вид, открывающийся с террас виллы на Хиркефьорд и близкое море, на горы. Яркое солнце освещало белоснежный песок уютного пляжа, скалы цвета северного неба, вечнозеленый вереск, сосновый бор на склонах гор, лиственницы у пристани. Зимой вид был не хуже, так уверяли все, кто оказывался на острове в это суровое время.
Для ценителей северной экзотики Хирке был одним из прекраснейших островов в мире. Кроме того, это место ценилось коллекционерами, поскольку именно здесь за пару эре на развале торговцев антиквариатом можно было приобрести штурвалы старинных шхун, гакабортные фонари допотопных пароходов, морские хронометры и навигационные инструменты.
А на дне фьорда — Присцилла знала это наверняка — лежали обломки кораблей легендарного короля Хокона. Если это неправда, то откуда в песке на пляже берутся, что ни день, старинные золотые монеты, выброшенные волнами? Замечательный остров!
К несчастью, это только подчеркивало то обстоятельство, что Присцилла чувствовала себя на острове, как пленница за решеткой тюремной камеры. Она не могла даже помыслить о побеге, казалось, Харальд читает ее мысли и предусмотрел все возможные ее поступки и проступки.
Опытные телохранители не отходили от нее ни на шаг даже во время короткого визита к зубному врачу в Бергене. И думать нечего было, чтобы ускользнуть от них.
А как хотелось убежать! Как хотелось броситься к стоянке такси, впрыгнуть в машину и помчаться в аэропорт. Рейс на Лондон, и прощайте пляжи и горы, прощай, тиран-отец!
Тем более что вовсе он не родной отец. Может быть, никто ее в Лондоне и не ждет, но там свобода, там нет мелочной опеки со стороны Гертруды. Там — новые возможности и, возможно, даже любовь! Впереди вся жизнь, она принадлежит целиком только тебе…
Присцилла задумалась. Да, верно, в далеком Лондоне ее никто не ждет. Родственники за все время так и не побеспокоились, не справились о ее житье-бытье. Да и есть ли на свете эти мифические родственники, еще раз задала себе вопрос Присцилла.
Кроме того, жаль было бы расстаться с мачехой. Они с Ингрид искренне друг друга любили и жалели. Уж ее-то, покорную жену, Харальд никуда бы не отпустил. Ревнивый и жестокий человек, он не мыслил своей жизни без этой несчастной безропотной женщины, терпеливо сносящей даже побои.
— Куда мне скрыться от жестокой любви? — часто с горечью задавала вопрос Ингрид. — У тебя вся жизнь впереди, а у меня только и есть, что любовь к Харальду, моему мучителю.
Хороша любовь! — думала тогда Присцилла. А какая она еще бывает? Девушка ни к кому никогда не испытывала того, что авторы дамских романов называют «глубокими чувствами», и целовалась в своей жизни только раз, на протяжении бесконечных-бесконечных пяти минут с матросом Хансом, долговязым парнем, губы и слюна которого так приятно пахли ванильной жевательной резинкой.
Да, они стояли в рубке нового отцовского катера, и целовались под рев турбин, как только Хансу удавалось удерживать катер на курсе? Ведь его руки обнимали талию Присциллы, а не держали штурвал.
Судно неслось по волнам в открытое море, корпус гудел от мощных ударов морской стихии, а она лишь тихонько стонала, сердце ее заходилось от мучительного наслаждения, названия которому она никак не могла придумать.
И все же, какая могла тогда возникнуть любовь, какие могли зародиться чувства к Хансу! Он был слишком обычный. Парень, каких много. Но тем не менее его нежные ласки запомнились ей навсегда. Она все прекрасно понимала, но ей просто хотелось длить и длить сладостные мгновения пусть даже животного чувства! Присцилла самозабвенно подставляла свои губы жадному рту ненасытного Ханса, всем телом ощущая вибрацию палубы и бешеный стук сердец — собственного и чужого.