За окном плотным занавесом опускался на землю снег. Шумел ветер в высоких кронах сосен, трещали обламывающиеся от тяжести снега ветви. Да и сам снег, казалось, издавал ровный приятный шум… Трещали в печи дрова, время от времени потрескивали свечи. Воздух в комнате был настоян на аромате хвои, пчелиного воска, зимней свежести. Но теперь ей хотелось большего! Например, выбежать на мороз, полюбоваться заснеженным парком, взглянуть на фьорд, на гавань, и, вернувшись, вновь испытать чувства, только что пережитые с таким восторгом. В теле нарастало возбуждение. Хотелось хоть как-то обмануть усталость и, слегка передохнув, вновь насладиться изысканными ласками.
Присцилла подошла к Карстену, сидящему голышом на постели и смотрящему на нее во все глаза, и потянула его за руку:
– Милый, пойдем гулять!
– А кофе, а пирожные?
– Я согласна выпить кофе, съесть пирожное и вдобавок поцеловать тебя на яхте! Идем, заодно посмотрим, сколько на палубе снега! Не хочу, чтобы под тяжестью сугробов «Присцилла» затонула. Средние глубины гавани знаешь? Уйдет на дно по самые стеньги!
– Ты же не хотела целоваться на яхте! – удивился Карстен.
– Да, а теперь передумала. С тяжелыми воспоминаниями надо не бороться, а мириться. Я часто была несправедлива по отношению к Харальду. Отец многое для меня делал. Притом деньги во всем этом играли далеко не главную роль. Он подарил мне дом, спроектированный моей матерью. В нем пришлось пережить горечь утраты единственного по-настоящему близкого мне человека. Но в доме были родные стены! А теперь у меня и на яхте родные переборки! Ты действительно меня любишь не из-за денег? И у нас будет брак не по расчету? Отвечай, негодяй! Позарился на миллиарды Харальда? Или как?…
– Последнее будет вернее, – улыбнулся Карстен. – Я полюбил тебя, как только вылез из вертолета и подошел к лодочному сараю. Какая такая сила меня туда понесла? Конечно, предчувствие любви! Харальд мне тебя такой и описывал. Мол, лучшая девушка на всем побережье, увидишь – сразу влюбишься.
– А что он еще рассказывал обо мне?
– Ничего. Это все, что я от него слышал. А потом мы полдня обсуждали проблемы нефтедобычи. Согласись, смешно, если бы мы говорили о тебе дольше пяти минут!
– Ну, знаешь! Разве я примитивнее нефтяной вышки?
– Ха-ха, ну и сравнение! Достаточно одного взгляда, чтобы понять, какая ты славная. А вышку и за месяц целиком не рассмотришь! Ты горячая, а вышка холодная, глупенькая моя!
12
Карстен вытянул руки, обхватил Присциллу за талию, привлек к своему лицу ее нежный живот, поцеловал пупок и с самым серьезным выражением на лице произнес:
– Ладно, сейчас мы топаем в гавань, наводим порядок на палубе яхты, но потом… Потом ты навсегда выкидываешь из своей прелестной головки всякие глупости и немедленно настраиваешься на серьезный лад, поскольку тебе предстоит родить мне шайку морских разбойников, семерых сыновей. И сгребать снег с палубы будут уже они, а не я!
– А ты – лентяй! – попыталась уличить его Приспилла. – Бедные дети! Еще не родились, а для них уже припасена работенка. Она старалась вырваться из объятий Карстена, чувствуя, что прикосновения сильных рук любимого делаются все настойчивее и нежнее. – Ну ладно, уговорил! Поцелуй меня еще разок, и пойдем в гавань. О, милый Карстен! Карсти, пусти меня…
Вырваться из ласковых рук оказалось абсолютно невозможно, и все повторилось с прежней силой. Любовник был неутомим, зимняя ночь длинна, запас дров огромен. Впрочем, ночь была теплая, да еще и снег укутывал дом с такой заботой и тщанием, что Присцилле стало казаться, что она маленькая девочка, которую опекает любящая семья.
Карстен топил печь из любви к живому огню, его руки пропахли смолой, а пятки, когда он забирался под одеяло, были холодными. Чтобы утолить голод не спускаясь в кухню, любовники сорвали все орехи с рождественской елки, заботливо завернутые в золотую фольгу и развешанные на разлапистых ветвях милой Гертрудой.
Харальд любил жизнь. Ему сейчас наверняка спокойно на том свете оттого, что в его доме говорят о любви и детях, думала Присцилла, когда печаль нет-нет, да и начинала тревожить ее сердце.
Идти по заснеженному парку было совершенно не страшно, волки на острове не водились, и потом, впереди шагал надежный Карстен, прокладывая путь через сугробы. В эти минуты Присцилла всецело могла на него положиться, он был самый милый и родной человек на свете! Когда на пригорках тропинка делалась шире, а снега на ней чуть меньше, они шли в обнимку.
Бедная Салли! Как скоро я от тебя отреклась, как быстро тебя забыла! Зачем только я придумала тебя, зачем?! – горестно размышляла она.
На пирсе под громадными снежными шапками горели фонари, по палубе «Присциллы» расхаживали матросы с дока. Снега на яхте не было. На кормовой надстройке стоял мощный вентилятор, напор его воздушной струи сметал в воду весь снег, не позволяя задерживаться ему на яхте. Так что кораблекрушение судну никак не грозило.
– Счастливого Рождества! – приветствовали матросы жениха и невесту.
Карстен спустился в камбуз и вскоре на пирсе возник импровизированный стол.
– Счастливого Рождества! – пожелала всем счастья Присцилла, и первая сделала глоток шампанского.
Никогда прежде она не встречала светлый праздник на самом берегу Хиркефьорда, не наблюдала в зимнюю ночь, как выглядит громада утеса над островом, как летят над водой снежные заряды, и не слышала, какие звуки издает черное открытое пространство в устье фьорда.
А там рычало штормовое Северное море. Предки Присциллы не были викингами, а впрочем… Почему ее и сейчас тянет испытать силу ветра парусом своего швертбота?
Это все французское шампанское, которое, оказывается, замечательно сочетается с норвежской брусникой, подталкивает к рискованным поступкам! Куда лучше сейчас спуститься по трапу в уютную кают-компанию, растопить камелек и усесться с любимым в глубокие кожаные кресла. А еще заманчивее уединиться в одной из кают, лучше всего в капитанской. Там самый широкий диван, самый уютный, самый-самый… Один только вид этого дивана возбуждал Присциллу. Ведь с этим предметом обстановки каюты она связывала недавно осуществление своих самых нескромных желаний…
Постепенно снегопад прекратился, ветер разметал тучи и успокоился. Яркие звезды высыпали на небо. И только устье фьорда казалось по-прежнему мрачным и темным, и по-прежнему грозило штормовым ветром. Тишина ударила по ушам, это замолчал вентилятор. Матросы ушли в сторону дока по своим делам.
Присцилла поежилась под своей легкой, но теплой шубкой. А где же Карстен? Куда он исчез?
– Присцилла! – раздался голос из приоткрытого иллюминатора капитанской каюты. – Я тебя жду! Где твой обещанный поцелуй?
Она присела на корточки, заглянула в каюту. Боже, что с него возьмешь, с глупого мальчишки! Карстен стоял в каюте совершенно голый, держа в одной руке кофейную чашечку, а в другой – блюдце с бисквитным пирожным. Память у Карстена была хоть куда!
Не раздумывая ни секунды, Присцилла ловко перепрыгнула с пирса на палубу, и вскоре была окружена теплом, лаской и заботой.
Гудело в камельке жаркое пламя, под подволоком красовались фонари с яркими язычками свечей, а само судно покачивалось на волнах.
Как было здорово на замечательной яхте! Горячие струи воды в тесной для двоих душевой кабине обжигали все тело. Страстные поцелуи и нежные прикосновения ласковых рук будили в Присцилле неведомые ей ранее мысли и чувства. Она просто теряла голову от происходящего! Что за пресная скучная жизнь без всего этого была у нее раньше?! Как ужасно она жила без милого Карстена!
Присцилла жадно ласкала тело своего возлюбленного, и поражалась, как много сильных ощущений она сама может подарить этому мужественному человеку! Ее прикосновения, ее поцелуи, оказывается, могли свести его с ума так же, как и ее саму его прикосновения! Тело Карстена начинало дрожать от одной только мысли, что Присцилла жаждет его ласкать!