Вот как сам Меос потом опишет свой последний во Франции полет: «В боевом дневнике моей эскадрильи сказано следующее: «Сен-Поль-сюр-мер, 12 июля 1917 года. Ранение русского пилота аджюдана (соответствовало русскому подпрапорщику. — Ю.Г.) Меоса при возвращении с разведки». Дело было так. На обратном пути с задания мой «Испано-Сюиза» (мотор на самолете «спад») заглох, и я был атакован двумя «фоккерами» при перелете через линию. Получил одну пулю навылет через грудь справа, а вторая, видимо разрывная, разорвалась при ударе о самолет рядом с головой, и ее осколками я был ранен в левый висок, около глаза. Я послал свой «спад» за линию окопов французских альпийских стрелков, которые вытащили меня из торчащего кверху хвостом истребителя и втолкнули в яму, по колено наполненную водой. А потом по ходам сообщения протащили в амбуланс (походный лазарет. — Ю.Г.), где эскулапы сделали перевязку. Я категорически требовал отвезти меня в эскадрилью. Все у меня сливалось в одну темную пелену с маленькими яркими звездами, в голове стояли шум и свист. Сильно тошнило. Я весь был наполнен этим непрекращающимся шумом и воем, от которого, казалось, могут лопнуть ушные перепонки, и только язык машинально повторял: «В эскадрилью!.. В эскадрилью!..» Меня провели в штаб полка, а там полковник усадил в свой автомобиль. «Вы, летчик, только не разговаривайте», — напутствовал меня в дорогу старший врач полка… Липко, сладко было во рту, кружилась голова. Я потерял сознание. Очнулся уже в Париже, в военном лазарете Де Бурже…»
Федоров и японец долго сидели в кафе, вспоминая бои, друзей, строя прогнозы о скором окончании войны.
— Да, а как твоя Ниночка? — спросил Федоров.
Ито зажмурился и приложил к сердцу обе руки. Он был влюблен в дочь Жюля Ведрина Нину и в знак своей верности даме сердца на борту своего «спада» написал: «Моя Ниночка».
Многие летчики делали надписи на бортах. «Спад» Гинемера был известен как «Старый Шарль». Это был первый аэроплан, где по предложению самого Гинемера фирма «Испано-Сюиза», выпускавшая моторы, поставила 37-миллиметровую пушку, стрелявшую прямо через вал винта. На «Старом Шарле» «первый метеор» Франции успел одержать несколько своих последних побед. Всего их было у 23-летнего капитана 53!
— Ты так и не сказал, какого числа погиб Гинемер, я знаю, что в сентябре, — спросил Федоров.
— Одиннадцатого это случилось. Он вылетел с лейтенантом Бозон-Вердюраз на патрулирование, тот вернулся один. 30 сентября Ренэ Фонк на таком же «спаде» с пушкой сбил немецкого капитана Висмана, его взяли в плен, этот капитан сказал, что Гинемер упал уже мертвым. Немецкая пуля попала ему в голову… В районе Поэль-Капель упал…
Они помолчали.
— Знаешь, — заговорил Ито, — есть, наверное, предчувствие. В августе, почти накануне несчастья, Гинемер в Париже говорил, что был сбит восемь раз и возвращался в строй с царапинами, а «бесконечного везения не бывает»… Что это?
— Никогда не задумывался… Просто солдат понимает, что на войне всякое случается, никто ведь не застрахован, мы с тобой тоже…
— Тьфу, тьфу, тьфу. — Ито три раза «сплюнул» через левое плечо. — Наша русская горничная всегда так делала, чтобы отвести беду, не наглазить.
— Не сглазить, — поправил его Федоров.
— Извини, стал забывать слова. Да, а куда тебя назначили?
— На «спады» в 89-ю эскадрилью. Хотел вернуться в нашу, но сказали, что так нужно. Неудобно было настаивать.
— Жаль… Товарищи будут огорчены…
Наговорившись, они, как условились, отправились в Пантеон и долго стояли перед аркой, на которой были выбиты золотом слова: «Памяти капитана Гинемера — символа мужества и бесконечного героизма армии и нации». Ниже две скрещенные пальмовые ветви. А справа, в центре высокого зала, изваянная из белого мрамора символическая скульптура и гордый девиз: «Жить свободным или умереть«…И опять потекли для Федорова фронтовые будни. Он ничего не надписывал на борту своего пушечного «спада», но товарищи, а вскоре и противник узнавали его в бою по особому почерку. Родная эскадрилья «Аистов» напомнила Федорову о себе совершенно сенсационным сообщением о том, что 9 мая Ренэ Фонк за один день сбил шесть немецких самолетов!..
Так посмертно был побит рекорд Гинемера, сбившего 25 мая 1917 года четырех «бошей». Свой успех Фонк посвятил «памяти великого друга».
«Ах, Жорж, Жорж…» — с грустью подумал Федоров, достал свою походную книжку в твердом коричневом переплете с маленьким металлическим замочком, открыл, отыскал странички с выписками из записок Крутеня. «Как они были похожи, и обоих уже нет…» Прочитал: «Гинемер был три раза сбит, и его спасало только отличное «жесткое» привязывание к аппарату поясом и подтяжками, поэтому, сваливаясь все разы с высоты, он вдребезги разбивал аппарат, но сам оставался цел, или, в общем, выживал».