В начале сороковых годов мне пришлось, выполняя срочное задание, лететь в сильнейший снегопад, почти вне видимости земли из Комсомольска-на-Амуре в Хабаровск. Чтобы не сбиться с пути, я летел вдоль берега реки на очень малой высоте.
В открытой кабине легкого самолета было холодно, лицо пришлось закрыть меховой маской с вырезами для глаз и рта, поднять воротник мехового комбинезона. Район полета был хорошо знаком, и, пересекая совершенно открытый, безлесый участок, я на какое-то мгновение расслабился. Вдруг скорее почувствовал, чем увидел, что сейчас врежусь в невесть откуда появившееся дерево… Рванул ручку на себя, самолет содрогнулся от удара, раздался страшный треск и вмиг прекратился… Самолет продолжал полет, но в правой плоскости на самом ее ребре зияла большущая дыра, а в середине крыла торчала сбитая ударом верхушка дерева… Оправившись от испуга, я стал лихорадочно соображать, как довести самолет до Хабаровска? Ясно, что сломан передний лонжерон — деревянная балка крыла. В каком же положении нужно держать самолет, чтобы снять нагрузку с разбитого лонжерона?
Мучительно вспоминаю формулу перемещения подъемной силы (а она-то и давит снизу, держит в воздухе) по крылу в зависимости от его положения — угла атаки. Формула эта в учебнике Пышнова…
— Владимир Сергеевич, — заканчиваю свой рассказ, — спасибо вам.
— Если так постигать необходимость знания теории, самолетов не напасешься, — качает головой Владимир Сергеевич, услышав эту историю.
— А ведь Славороссов, ваш товарищ, когда начинал, не знал теории, как и все в то время.
— Из-за этого и гибли больше всего. Наиболее талантливым интуиция помогала, но и они порой разбивались. Скорость теряли, срывались в штопор, не зная, что такой существует, да мало ли…
— Что вы скажете о вашем знаменитом соученике?
— Он как раз и был из плеяды талантливых летчиков, а вот систематических знаний не имел. И стал я у него вроде постоянного консультанта. Даже награду от Харитона Никаноровича получил, по тому времени необыкновенно ценную…
Владимир Сергеевич подошел к одному из книжных шкафов и достал три толстеньких, изрядно залистанных тома.
— Это подлинно инженерная энциклопедия — «Справочная книга для инженеров» Хютте. Он купил ее для себя, видите, надпись на обложке: «X. Славороссов»?
— Я вижу и вторую: «Пышнову от Славороссова. 9.4.23 г.».
— Большая ценность была, а вот не пожалел… Я даже отказывался брать, так он обиделся было… Да… А мне с ним заниматься — двойной интерес. Во-первых, часами мог слушать его рассказы о полетах, о войне, о людях, он ведь был очень наблюдателен. Во-вторых, узнавал от него такие авиационные тонкости, что сам бы и не догадался. Я ведь начинал с конструирования, а потом вижу, что многое не объяснено — отчего так, а не иначе, стал докапываться до истины. Вот и он кое-что мне подсказал. Он ведь столько испытал, перепробовал: и фотографированием с самолета занимался, даже хранил целую серию фотографий, сделанных с воздуха по просьбе Блерио, самолеты испытывал разных систем, а уж в переделки попадал…
Как-то в Италии совершил вынужденную посадку и сломал шасси. Посылает хозяину своему, Капрони, такую телеграмму: «При посадке сломал себе ноги, починил их в кузнице. Вылетаю». Остроумный был человек, веселый.
Вот могу показать редкий снимок, тоже его подарок…
Рассматриваем фотографию: Славороссов у самолета. Подпись: «Авиатор Славороссов — герой перелета Милан — Рим, рекордсмен мира скорости полета с пассажиром на моноплане «капрони». Наискосок надпись: «X. Славороссов коллеге Пышнову».
— Владимир Сергеевич, в академии был летный отряд. Славороссов уже не летал, когда учился?
— Нет, врачи не разрешали. Да и занят был много, к концу учебы по совместительству работал в Добролете — нынешний Аэрофлот так назывался. У него, как и у всех наших «стариков» — боевых летчиков, были в частях, на авиазаводах большие связи. И для оборудования академии они все могли достать из-под земли. А мне, например, он устроил полет на новом самолете «Юнкерс-ХШ».
Уже после встречи с Владимиром Николаевичем я нашел еще одно свидетельство общественного темперамента Славороссова. В журнале «Вестник Воздушного Флота» он публикует письмо с призывом возродить планерный спорт: «…При редакции нашего журнала уже организован «Кружок планеристов». Он должен стать тем центром, тем корнем, от которого побегут отростки по всей стране… Я считаю необходимым устройство летом 1922 года Всероссийских планерных соревнований. Такой планерный митинг будет прекрасной пропагандой безмоторного летания и летания вообще… Со своей стороны, для учреждения приза я и мои коллеги Урицкий и Раскин прилагаем наш лекционный заработок в размере 1 500 000 рублей.