Следователь все время твердил, угрожая: «Не будешь писать (то есть сочинять, значит?!! — Ю.Г.), будем бить опять, оставим нетронутыми голову и правую руку, остальное превратим в кусок бесформенного искромсанного тела». И я все подписывал…»
Верю, что из Акашева не смогли выбить даже подписи под протоколом, потому могли и забить до смерти.
В том же тридцатом году, в конце декабря, арестовали Харитона Славороссова, как и Акашев, он был обвинен в шпионаже. Долго и мучительно «добывали» следователи признание Славороссова, оговоренного товарищем по работе.
Не сомневаюсь, что именно так ломали и Акашева, почти то же самое смог рассказать своему сыну Славороссов, когда Алексей Харитонович, поехавший специально работать на Север, сумел увидеться с отцом. Мать была в ссылке в другом конце России — в Сибири.
Инженер, потянувший за собой в тюрьму Славороссова, вероятно, оговорил его не по доброй воле. Встретив в лагере человека, принесенного им в жертву, инженер этот наложил на себя руки. Потому не называю фамилии. И об этом поведал сыну Славороссов.
— Встреча наша была в 1934 году, — вспоминает Алексей Харитонович, — удавалось даже иногда письма получать от отца, но после убийства Кирова все, даже самые минимальные, поблажки заключенным кончились…
Но вы не поверите, с отцом однажды произошел такой неслыханный, совершенно невероятный случай, какого наверняка не было во всей истории ГУЛАГа. Одно время он работал в «шарашке» — конструкторском бюро. По делам ему пришлось бывать в местном аэроклубе. И однажды кто-то, узнать бы, кто, умудрился посадить его на У-2, и отец сам летал! Для него это было высшее счастье, он написал мне, страшно гордился, что через столько лет не разучился летать, одним словом, фантастика…
— А письмо сохранилось?
— Что вы! Я и держать-то его боялся, вдруг самого возьмут, тогда и летчику тому… Но какой смелости тот человек, благородства какого, он же понимал, на что шел!
— Удивительно! Где же это происходило?
— В Медвежьегорске. Где-то там отец и умер. Как раз в сорок первом кончался его десятилетний срок, но перед самой войной или в начале войны он погиб. Нам сообщили о его смерти очень невразумительно.
Нет могилы Славороссова, как нет и могилы Акашева. Вот и негде преклонить головы их детям, внукам и правнукам, негде почтить памятным знаком место их погребения для всех нас — им, живущим во славу России.
Пройдут долгие годы, прежде чем повинное государство реабилитирует истинных патриотов. Лежат у меня на столе казенные, сухие бумажки, и нет в них, увы, слов извинения и сочувствия близким погибших, тем, кто, страдая от непоправимой утраты, еще и нес на себе страшное клеймо:
«родственники врагов народа»…
Вот как переплетались жизненные пути столь разных людей — героев этой книги, объединенных любовью к небу, навечно оставивших в нем свой неповторимый след…
Да, не все и не всех удалось извлечь из тьмы забвения. В июне 1916 года погиб под Верденом русский летчик-доброволец Александр Александрович Гомберг. Четыре боевые награды — свидетельство мужества и отваги бывшего студента Киевского политехнического института. О нем документов больше нет пока никаких…
В августе 1914 года вступил добровольцем во французскую авиацию эстонец, русский подданный Мартин Трепп. Жил он перед войной в Швейцарии, где и получил диплом летчика. Закончив войну, остался во Франции, жил в Ницце. Когда гитлеровцы оккупировали страну, участвовал в движении Сопротивления и пропал без вести.
Всего лишь один из приказов удалось обнаружить в военных архивах Франции: «Сержант эскадрильи С-27… показал себя великолепным солдатом и прекрасным пилотом. Имеет 220 часов полета над врагом. 25 сентября 1915 года, посланный на задание взорвать железную дорогу, необыкновенно смело спустился до высоты 10 метров над объектом, чтобы быть уверенным в успехе. Во время операции повреждена одна из лопастей винта сильным обстрелом противника и еле выдержала при возвращении».
Каким же безотказным и смелым был этот летчик, если всего за год военных действий он провел в воздухе 220 часов! Ведь самое малое нужно было 100 раз вылететь на боевое задание.
Цитата, которая приведена была, вырезана из газеты или журнала, наклеена на маленький листочек, лежавший среди других бумаг в делах военно-исторической службы ВВС Франции.
Ниже весьма мелким писарским почерком сделаны пометки о других случаях «цитирования» имени Мартина Треппа в приказах. Всего их четыре. Последний раз он отмечен за храбрость в начале 1917 года.