— Затем и привел, дайте ему-то хоть слово сказать.
— Сначала только одно — «согласен». По рукам?
Они все трое стоят посреди кабинета, Лебедев уже держит Славороссова левой рукой за локоть, правую занес для традиционного русского удара ладонью о ладонь.
Если бы не природная сдержанность, Славороссов сейчас бы расцеловал их обоих, так ему хорошо дома, так растроган приемом, доброжелательностью, сразу полученной возможностью летать. И все же его крупный рот выдает состояние вздрогнувшими в улыбке губами, когда он отвечает:
— Согласен. — И раскрывает ладонь.
Ударили по рукам, и с этой минуты Славороссов — заведующий сдачей самолетов типа «фарман», которые строятся на заводе.
— Ну, так дело не пойдет! — вдруг воскликнул Акашев.
— То есть?.. — опешил Славороссов.
— Надо хозяину условия поставить, контракт подписать. У него отличный образец есть, тот, что у Терещенко переписал. Пусть-ка покажет… Нечего скрывать…
— А-а… — рассмеялся насторожившийся было Лебедев. — Это с удовольствием. — И пошел к письменному столу.
Федор Федорович Терещенко был владельцем небольшой самолетостроительной фирмы в местечке Червонное Волынской губернии. Он выпускал монопланы собственной конструкции и «фарманы». Он пригласил на должность испытателя одну из первых русских летчиц, Любовь Голанчикову. С ней он заключил контракт весьма любопытного содержания, его-то и скопировал Лебедев, чтобы повеселить приятелей.
«Я, нижеподписавшаяся, Любовь Александровна Голанчикова, — читал Славороссов вслух, — обязуюсь: в течение года от сего числа летать на аппаратах, которые мне будут даны фирмой Червонной аэропланной мастерской, на других же аппаратах производить полеты не предоставлю себе права. Червонная мастерская обязуется уплачивать мне по 500 рублей в месяц.
Место жительства моего назначается в м. Червонном, где полагается мне квартира и стол, и все разъезды по делам будут относиться за счет фирмы.
Я принимаю на себя полную ответственность в могущих произойти несчастных случаях, не дай бог, во время полетов.
При полетах с пассажирами должна брать от них подписки с тем, что они риски принимают на свой страх…»
— Ну и Любовь Александровна! — улыбаясь, покачал головой Славороссов. — «Принимаю риски на свой страх», если, как она пишет, не дай бог…
Мужчины посмеялись, немного посудачили, и Лебедев предложил:
— А теперь, господа, за дело…
— Нарушение обычая, — шутит Акашев, — хозяин сначала кормит работника, если ест хорошо, тогда нанимает.
— Тут я, кажется, лицом в грязь не ударю, — обещает Славороссов, — соскучился по русской еде дальше некуда. Горшок каши гречневой бы…
— С поросенком, — подхватывает Лебедев.
В автомобиле они мчатся по деревянной мостовой Невского, сворачивают на Морскую к тому самому ресторану «Кюба», куда пять лет назад Славороссов ехал на извозчике с Сегно, даже не подумавшем пригласить своего механика. Он вспомнил об этом, но про себя.
Работа на заводе оставляла много свободного времени. Полетов мало, лишь облет готовых самолетов. Их тут же забирало военное ведомство, а хотелось полетать, что называется, для души. С началом войны распалась аэроклубная школа, Славороссов предложил ее восстановить. Это было весьма своевременно, фронту все больше требовалось летчиков.
Как только школа стала организационно оформляться, ее тут же взяли военные, а Славороссов стал одним из инструкторов. Обслуживающий персонал составили солдаты и матросы. Все тот же старенький «фарман» первых выпусков.
— Ваше благородие! — докладывает Славороссову моторист Захаров. — Аппарат осмотрен, к летанию готов!
— Хорошо, Захаров, какое же я тебе «благородие»?
— По привычке, господин руководитель полетов… — Захаров чего-то мнется, потом решается: — Вот бы с вами когда полетать…
— Тоже хочешь в летчики?
— Так точно!
— Ладно, попробуем, в конце полетов возьму.
В школе знали, что Славороссов уже «нелегально» выучил летать двоих матросов: Томашевского и Пасикова.
Между собой солдаты называли инструктора «артистом». Прозвище это было не обидным, а уважительным. Механик мастерской был родом из Одессы и рассказывал как-то, что помнит Славороссова еще по выступлениям в цирке:
— Цилиндр такой подвешен, и он на велосипеде по стенке, как по земле гонял. Изнутри. Отчаянное дело. Скорость потерять — враз загремишь.