И вот наступило утро. Самолеты эскадрильи, загруженные продуктами, еще с вечера ушли в ленинградский рейс.
...Я вел группу на малой высоте. Маршрут проходил над глухими лесами и болотами, в стороне от шоссейных и железных дорог. Так было безопаснее. Сверху самолеты сливались с зеленью хвойных лесов, с покрытой пожухлой травой землей.
Подходя к Кайваксе, выстрелил двумя зелеными ракетами - условный сигнал истребителям: "Прошу прикрытия".
Летим. Но сколько ни смотрю вокруг, истребители сопровождения не появляются. Лишь у Ладоги подошли два звена "чаек". Небо немного очистилось. А тут как раз самая опасная часть маршрута. Снизился до 10-15 метров. Чтобы побыстрее миновать девяностокилометровое водное пространство, увеличил скорость. Озеро штормило. Катились высокие свинцовые волны. Казалось, что лопасти винтов вот-вот начнут рубить их пенистые гребни. Нелегко в таком полете ведущему. Еще труднее его ведомый. Каждый - весь внимание. В строю на бреющем маневр ограничен. Впереди, сбоку и позади летят товарищи. Внизу пучина Ладоги. Чуть качни крылом - врежешься в волны. Ни вправо не довернуть, ни влево, того ж гляди столкнешься с соседом.
Это была дьявольски сложная штука - полет строем над штормящей Ладогой. Крайняя степень напряжения. А тут еще "мессершмитты".
Сто минут длился полет от Хвойной до Ленинграда. Сто минут непрерывного риска.
Так уж, видно, устроена память, что хранит самое важное, то, что прошло через сердце.
Маршруты над морем-озером Ладогой... Сколько их было, этих полетов! Бои, потери друзей...
Крепко врезалось в память все, что связано с боевыми буднями полетов по воздушным трассам осажденного Ленинграда. Время притупляет боль утрат, но полного забвения не дает. И о чем бы связанном с теми днями ни вспоминал, непременно всплывает в памяти чье-то имя, чей-то образ, и горько щемит сердце...
В те дни все было пополам - и горе и радость. Радость побед, радость человеческого тепла, прекрасного чувства товарищества, взаимовыручки, взаимопомощи.
Сколько песен сложено об этом, сколько фильмов, повестей и романов создано. Но только тот, кто был очевидцем и участником тех событий, знает на вкус горечь утрат и обжигающую радость успехов и одолений...
Помню, как лучились добротой глаза моих фронтовых друзей - участников тех осенних рейсов в блокированный Ленинград - А. И. Семенкова, И. С. Булкина, М. И. Скрыльникова, Г. С. Бенкунского, С. А. Фроловского, А. А. Добровольского, В. П. Яковлева, Ф. Ф. Ильченко, П. И. Колесникова, В. В. Булатникова, И. И. Еременко, Н. П. Червякова.
В трудные полеты за блокадное кольцо их вела именно доброта. Они думали о ленинградцах - защитниках города, женщинах, стариках, детях. Во имя спасения их жизни снова и снова поднимались в воздух самолеты, чтобы пролететь по полному опасности воздушному коридору над Ладогой.
Один небольшой на первый взгляд штрих - после трудного полета в аэродромной столовой летчикам полагался обед. Но они отказывались обедать в блокадном городе, не брали в столовой даже крошечного кусочка хлеба, хотя доставляли на своих машинах тонны продуктов для ленинградцев.
...Ну а каков же был итог того октябрьского дня, с рассказа о котором началась эта глава? Сделав по два рейса, самолеты Московской авиагруппы доставили в Ленинград около 150 тонн продуктов. А из города вывезли почти полторы тысячи рабочих Кировского и Ижорского заводов.
На аэродромах - Комендантском и Смольное летчиков встречали секретарь горкома партии А. А. Кузнецов, председатель облисполкома Н. В. Соловьев, командующий ВВС Ленинградского фронта А. А. Новиков. Они поблагодарили экипажи самолетов за помощь Ленинграду.
По лицам летчиков было видно, что они испытывают глубокое волнение, хотя внешне все старались казаться спокойными.
Самолеты быстро разгрузили. Немного отогревшись кипятком, экипажи помогли пассажирам занять места в машинах - и снова в путь.
За этим полетом последовали другие - не менее напряженные и трудные - в осажденный город. Ленинградская операция продолжалась. Транспортная авиация наращивала силы, темпы перевозок на трассах воздушного моста.
"Прошу прикрытия"
Караваны сопровождают асы
В середине сентября 1941 года Государственный Комитет Обороны СССР по просьбе Военного совета Ленинградского фронта обязал командующего ВВС Красной Армии выделить для прикрытия транспортных самолетов два полка истребительной авиации, подчинив их в оперативном отношении Аэрофлоту.
В 20-х числах сентября из Подмосковья на Ленинградский фронт перелетел 127-й истребительный авиационный полк.
Ракеты опускались к земле из-за облаков. Зеленая, белая, красная. А на другой день в обратном порядке - красная, белая, зеленая или две зеленых и одна красная... Для истребителей сопровождения они означали сигнал "Прошу прикрытия" и в то же время пароль наших воздушно-транспортных караванов, спешивших на выручку Ленинграду.
Этот сигнал-пароль устанавливался на каждый день разный. По нему взмывали в небо юркие краснозвездные "ишачки", "чайки", а случалось, и "миги", которые перед самой войной появились в истребительных авиаполках. Они брали под защиту караваны "воздушных грузовиков", сопровождали их от Тихвина, Новой Ладоги и Подборовья до аэродромов Комендантский или Смольное, прикрывали при посадке. На обратном пути все повторялось.
День за днем, месяц за месяцем летающие караваны и сопровождавшие их "ястребки" бороздили небо над Ладожским озером. И хотя десятки "мессершмиттов" рыскали здесь, им не удалось перекрыть воздушный мост. "Ястребки" не давали спуску "мессерам". Они отважно бросались им навстречу, отражали все попытки прорваться к транспортным самолетам. На трассах воздушного моста, особенно над Ладогой, наши летчики нередко ценой жизни обеспечивали безопасность транспортных кораблей.
...Вечером 23 сентября сорок первого года над деревней Кайвакса, около которой на бывшем колхозном поле расположился большой грунтовой аэродром, окруженный лесом, появились сначала одна, затем вторая группы истребителей.
Услышав мощный рев самолетов, жители деревни, перепугавшиеся в первый момент (не фашисты ли?), попрятались кто куда, но потом один за другим стали сначала выглядывать, а затем и выходить из своих укрытий на улицу.
- Кажись, наши?! - слышалось там и тут.
- "Чайки", "чайки"! - закричал вихрастый мальчишка, вылезая из-под крыльца.
- Какие такие "чайки"? - скептически поглядывая на незнакомые двукрылые самолеты, похожие чем-то на вертких стрекоз, возразил его дружок. - Это У-2!
- У-2?! Много ты понимаешь! - ухмыльнулся вихрастый, нахлобучив кепку на глаза приятелю.
Спор этот, наверное, продолжался бы долго, если бы над деревней не появился истребитель МиГ-3. Увидев его, мальчишки, что называется, разинули рты.
"Миг", круто развернувшись, пошел на посадку. Ребята опрометью бросились к аэродрому.
Следом за "мигом" стали приземляться "чайки". Пока самолеты садились, к аэродрому сбежалась вся деревня - дети, женщины, старики, старухи... Как не посмотреть на самолеты, на летчиков - благо аэродром рядом!
Летчики на летном поле окружили своего командира - стройного майора, который давал им какие-то указания.
В это время, легко перемахнув через жиденькую изгородь, отделявшую аэродром от деревни, к группе подошел капитан в авиационной форме и, безошибочно определив, кто здесь командир, представился, назвавшись комендантом аэродрома.
- Пузейкин. Командир 127-го истребительного полка, - в свою очередь назвал себя майор.
- У нас полный порядок, товарищ командир! - доложил капитан. - Людей разместим в школе и в домах. А ужинать просим в нашу столовую. Она у нас вон в том двухэтажном доме. Там и для штаба место найдется.
Капитан направился к столпившимся у изгороди жителям деревни.
- Ну вот, хозяюшки, и новые квартиранты прибыли. Надо их устроить, сказал он женщинам.