...Не прошло и недели после перелета эскадрильи в Хвойную, а Пущинскому казалось, что это все было давным-давно - и сбор на Внуковском аэродроме, и волнения перед вылетом, и сам перелет и встреча в Хвойной.
Все отодвинул на второй план полет эскадрильи в Ленинград. Он длился сто минут туда и сто минут обратно. Может показаться странным, что в те первые часы возвращения из рейса командир думал не о самом полете - трудном, опасном. Пущинского неотступно преследовало чувство боли за судьбу попавших в беду ленинградцев. Давно отрулили на стоянки самолеты, возле них вовсю хозяйничали авиатехники и механики. Покинули аэродром санитары, грузчики. Пора было подумать о предстоящем разборе полетов, а Пущинский снова и снова возвращался мыслями в Ленинград, к тому, что видели он и его товарищи.
Возле летной столовой, куда Пущинский направился вместе с Семенковым и Булкиным, он бросил взгляд на незатейливое объявление о вечере встречи жителей Хвойной с летчиками и танцах под духовой оркестр железнодорожников и вспомнил бойкую девушку Римму, ее наивный вопрос "страшно в небе?". С каким сердечным участием смотрела она на раненого летчика, как бережно несла его на носилках! Как старательно играл "Полонез" Огинского бравый пехотный лейтенант на костылях, чтобы встряхнуть уставших и приунывших пассажиров ПС-84.
Все эти впечатления спрессовывались в одно желание: быстрее и больше помочь осажденным ленинградцам. У него, опытного пилота, авиационного командира, в голове постепенно складывалась конкретная программа действий эскадрильи. Теперь, как никогда ясно, он знал, что скажет своим товарищам при разборе полетов.
В течение первых рейсов Пущинскому не давала покоя мысль о слишком медленном сборе и построении отряда после взлета. На взлет, сбор и построение группы уходило сорок минут. Надо во что бы то ни стало сократить это время. По крайней мере вдвое. Двадцать - тридцать сэкономленных минут это по времени треть маршрута. А дни идут на убыль. Только ощутимый временной выигрыш позволит в короткие дни, глубокой осенью и зимой, ежедневно делать не один, а два рейса в Ленинград.
...За обедом Пущинский, как бы проверяя себя, сказал Семенкову: на погрузке и разгрузке сэкономить минут двадцать - не задача. А как ужать время при взлете и построении? Вот где собака зарыта...
- Сам все время ломаю голову, - сказал Семенков. - С комиссаром об этом толковали. Есть одна мысль. Боюсь только - не рановато ли для нас. А впрочем... Все довоенные инструкции летят к черту.
- Да еще как летят, - вставил Булкин.
- Давай, Алексей Иванович, выкладывай, что надумал, - попросил командир отряда.
- Надо попробовать взлетать звеньями, сразу по три самолета. Как истребители.
- Хорошо бы... Да уж очень рискованно.
- Риск, говорят, благородное дело, - заметил комиссар, - если он, конечно, с расчетом.
Пущинский задумался. Взлетать звеньями? Тесноват аэродром. Да и длина взлетной полосы не очень... Риск велик. Такие махины - и звеном. Дров бы не наломать. Но ведь в нем и скрыт этот самый резерв времени. Именно в нем!
Пущинский решительно встал, поправил ремень, взглянул на часы. Пора...
Они вышли.
И Семенков и Булкин, хорошо знавшие командира и понимавшие друг друга с полуслова, безошибочно оценили реакцию Пущинского на предложение. Он, конечно, "за". Поэтому Семенков как о само собой разумеющемся сказал:
- Думаю, за неделю полосу удлиним, расширим. Взлет звеном одолеем. А пока поучимся летать в строю.
- Разрешили бы ночью, можно было бы и третий рейс добавить, - сказал Булкин.
- Вряд ли разрешат, - заключил Пущинский. - По воздушному коридору следом за нами могут ночью проскочить к городу фашистские бомбардировщики.
- И такое может случиться, - поддержал командира Семенков.
Только они вышли из столовой, Пущинского позвали на КП. Ему доложили, что для загрузки всех самолетов на второй рейс продуктов не хватит.
- Как же так, должны были подвезти, - удивился Пущинский. - Мы договорились с райисполкомом.
- Не подвезли. Звонил предрайисполкома, сказал, что подвезут вечером.
- Вечером будет поздно. Сколько сейчас на аэродроме продуктов?
- Самолета три загрузим. Вы же, товарищ капитан, увезли сегодня почти весь запас, в полтора раза больше расчетной нормы.
- Будем ждать утра? - спросил Семенков.
- Нет. Погода позволяет. Кого пошлем, как думаешь? [34 ]
- Ильченко, Колесникова, и я полечу, - без колебаний ответил Семенков.
- Нет, Алексей Иванович, - возразил Пущинский. - Раз так нескладно получилось, давайте-ка сегодня во всем получше разберемся. А третьим полетит Бибиков.
После отправки самолетов Пущинский и Булкин осмотрели землянки личного состава, поинтересовались, как устроились техслужбы, метеорологи, санитарная часть.
Комиссар рассказал, с каким подъемом и старанием работал технический состав. Пущинский вспомнил, как вчера, когда прилетела эскадрилья, небольшой, окруженный лесом аэродром словно раздвинул свои границы, наполнился гулом ревущих моторов, голосами людей, стуком молотков. Очень тепло и с благодарностью думал командир о вездесущих и сообразительных техниках и механиках - Коновалове, Фомичеве, Егорове, других. Как легко, быстро приноровились они к обстановке, обживаются на новом месте.
Еще вчера самолетные стоянки были завалены ящиками с инструментами, материалами и прочим хозяйственным имуществом. А сейчас полный порядок. Техники уже не носятся как угорелые и что-то "колдуют" - пилят, сверлят, точат. Словно и не было перелета.
Пущинский понимал, каких усилий потребовал этот порядок от руководителей и организаторов технических служб - инженеров Кривенчука, Герасимова, Колычева, Луцкого, Левинсона.
Командир остался доволен размещением и устройством личного состава и всех служб.
...Вечером, когда вернулись экипажи Ильченко, Колесникова и Бибикова, начался разбор полетов. Прямо на песке палочками рисовали крестики самолеты, потом от них прочерчивали линии, круги и дуги маневров, сглаживали песок и снова рисовали.
Разговор, начатый в столовой, продолжался. Сомневающихся не было. Неожиданный для бывалых пилотов замысел Семенкова был осуществлен спустя неделю. После нескольких тренировок в воздухе удалось отработать взлет звеньями - сразу по три самолета. В результате время взлета, сбора и построения группы сократилось до 15-17 минут. Так были выкроены те самые 30 минут, которые обернулись впоследствии дополнительными рейсами в Ленинград.
...А сейчас на песке снова рисовали замысловатые крестики, круги, линии. На языке, понятном только летчикам, шел разговор о тонкостях группового полета над Ладогой. Еще на Внуковском аэродроме Пущинский попытался "проиграть" групповой полет. Летчики, да и сам командир эскадрильи думали: хорошо бы заполучить на это денька два-три, провести хотя бы несколько тренировочных полетов, попробовать, как это получится. Но Ленинград не мог ждать. Пришлось все осваивать в первых боевых рейсах - сбор группы, ее построение, полет бреющим над Ладожским озером. К счастью, в этих рейсах удалось избежать встречи с фашистскими самолетами.
Теперь летчики многое поняли, многому научились. Конечно, сказался опыт. Горячо обсуждался каждый маневр. Пущинский, живой, импульсивный в общении с друзьями, вел занятия уверенно, не скупясь на шутку и острое словцо. Даже по выражению его лица угадывалось отношение командира к разбираемым вариантам. За какой-то час "провертели" десятки возможных осложнений в полете. Каждый знал, что схватки с неприятелем в воз-Духе неизбежны. После такого своеобразного занятия командиры кораблей ясно представляли свое место и свою роль в строю в любой обстановке, которая могла сложиться в воздухе.
В любой обстановке... Кто-кто, а летчики Московской авиагруппы повидали во фронтовом небе всякое. Были и встречи с фашистскими истребителями в начале войны. И какие! Тогда летчики безоружных ПС-84 при нападении "мессершмиттов" совершали прямо-таки настоящие цирковые номера, чтобы отвязаться от вражеских истребителей, как рассказывал нам при встрече командир корабля А. Лебедев. Фашисты подожгли самолет С. Монакова в районе Мги. Были ранены бортмеханик Борятов и бортрадист Докторов. И все-таки С. Монаков спас и самолет и экипаж. 29 августа на подходе к Ладоге фашистские истребители атаковали самолет Г. Тарана. Осколками снаряда были тяжело ранены командир корабля и второй пилот И. Дудник. Летчик, превозмогая боль, продолжал вести самолет. После еще одной вражеской атаки самолет загорелся. Таран был ранен вторично, но не выпустил из рук штурвала. Напрягая последние силы, довел самолет до Ленинграда.