Хаким по-прежнему хмурился и, даже уходя, так же хмуро глянул на Абдуллу через плечо. Он был явно раздосадован и заподозрил неладное. Абдулле не было до этого никакого дела. Едва Хаким скрылся из виду, он радостно отдал Джамалу половину оставшихся денег за охрану палатки до вечера. В ответ на это ему пришлось принять от Джамала, которого все больше и больше распирало от благодарности, завтрак, состоявший из всевозможных деликатесов с жаровни. От волнения аппетит у Абдуллы улетучился. Еды было так много, что Абдулла, щадя чувства Джамала, большую часть скормил псу, причем пришлось беречься, так как обычно пес норовил ухватить его пальцы вместе с лакомыми кусочками. Однако пес, похоже, был благодарен не меньше хозяина. Он учтиво вилял хвостом, ел все, что предлагал Абдулла, а под конец попытался лизнуть его в лицо. От этой церемонии Абдулла уклонился. Из пасти пса густо пахло несвежим кальмаром. Абдулла осторожно погладил его по шишковатой голове, поблагодарил Джамала и поспешил на Базар. Там он вложил оставшуюся наличность в аренду тачки. Эту тачку он аккуратно нагрузил лучшими и диковиннейшими коврами из своих запасов — очинстанскими цветочными, превосходными узорчатыми, привезенными из-за пустыни, золотыми фарктанскими, сверкающим паласом из Инхико и парными шпалерами из далекого Таяка — и покатил их к большим палаткам в сердце Базара, где торговали самые богатые купцы. При всем своем волнении Абдулла оставался человеком дела. Отец Цветка-в-Ночи явно очень богат. Лишь самые состоятельные люди могут себе позволить дать за дочерью такое приданое, чтобы сделать ее женой принца. Поэтому Абдулле было ясно, что бежать им с Цветком-в-Ночи придется очень далеко, а не то ее отец предпримет что-нибудь весьма неприятное. Но еще Абдулле было ясно, что Цветок-в-Ночи привыкла к роскоши. Ей не понравится жить в бедности. Поэтому Абдулле нужны были деньги. Он склонился перед торговцем в богатейшей из богатых лавок и, назвав его колоссом среди купцов и наиславнейшим из негоциантов, предложил ему цветочный очинстанский ковер за поистине сокрушительную сумму.
Торговец был другом отца Абдуллы.
— Почему же, о сын знаменитейшего на Базаре, — спросил он, — ты желаешь расстаться с тем, что, судя по цене, представляет собою жемчужину твоей коллекции?
— Я реорганизую свое предприятие, — отвечал Абдулла. — Ты, вероятно, слышал, что я скупаю картины и другие произведения искусства. Чтобы освободить для них место, мне приходится распродавать наименее ценные из залежавшихся у меня ковров. И мне пришло в голову, что продавец небесного полотна вроде тебя снизойдет до того, чтобы помочь сыну своего старинного друга сбыть с рук эту несчастную цветастую тряпку по бросовой цене.
— В будущем содержимое твоей палатки будет представлять несомненный интерес, — заметил торговец. — Позволь предложить тебе половину того, что ты просишь.
— О скупейший из скупцов! — отвечал Абдулла. — Даже бросовая цена — это деньги. Но ради тебя я, пожалуй, скину два медяка.
День был долгий и жаркий. Однако к вечеру Абдулла продал все лучшие свои ковры и выручил за них почти вдвое больше, чем когда-то заплатил. По его подсчетам, теперь у него оказалось достаточно наличности, чтобы содержать Цветок-в-Ночи в разумной роскоши месяца примерно три. А после — после либо подвернется еще что-нибудь, либо сладость ее нрава примирит ее с бедностью. Абдулла сходил в бани. Он сходил к цирюльнику. Он зашел к парфюмеру и надушился благовонными маслами. Затем он вернулся в палатку и переоделся в лучшие одежды. У этих одежд, как и у одежд большинства торговцев, было много разнообразных хитроумных отделок — вставок, вышивок и оторочек, которые на деле были вовсе не отделками, а тщательно замаскированными карманами для денег. Абдулла распределил свое новоприобретенное золото по этим тайникам и был наконец готов. Без особой охоты он отправился в старую отцовскую лавку. Он твердил себе, что так легче скоротать время до побега.
Было очень странно подниматься по пологим кедровым ступеням и входить в дом, где он провел большую часть детства. Витавший там аромат — запах кедра и благовоний и шерстяной, маслянистый ковровый дух — был Абдулле настолько знаком, что стоило ему закрыть глаза — и он воображал себя десятилетним мальчиком, играющим за рулонами, пока отец торгуется с покупателем. Но с открытыми глазами ничего подобного Абдулла не видел. Сестра первой жены его отца питала прискорбную слабость к ярко-лиловому. Стены, решетчатые перегородки, кресла для покупателей, прилавок и даже конторка — все было выкрашено в любимый цвет Фатимы. Сама же Фатима вышла навстречу Абдулле в платье того же оттенка.