Герберт был единственным ребенком, ниспосланным им Богом, и это без каких-либо предосторожностей с их стороны. Просто так получилось. Они в нем души не чаяли. Он был прелестным младенцем и потом хорошеньким мальчиком. Миссис Санбери воспитывала его тщательно. Она учила его прямо сидеть за столом, не класть локти и пользоваться ножом и вилкой, как и подобает маленькому джентльмену, а также отставлять мизинец, когда он подносит ко рту чашку чая, и когда он спрашивал, зачем это, она отвечала:
— Так принято. Это говорит о твоем воспитании.
Со временем Герберт подрос и пошел в школу. Миссис Санбери очень волновалась, она ведь никогда не разрешала ему играть с детьми на улице.
— Дурное влияние портит хорошие манеры, — повторяла она. — Мне всегда хватало самой себя и мне всегда будет хватать самой себя.
И хотя супруги Санбери все время жили в одном и том же доме с тех пор, как поженились, она держала соседей на расстоянии.
— Кто только не живет в Лондоне. — Слово за слово, и прежде чем ты успеешь понять на каком ты свете, ты уже опутал всякой шушерой, от которой невозможно отделаться.
Ей не нравилось, что Герберт будет общаться с невоспитанными мальчишками в школе при Совете Графства, и она говорила ему:
— Бери пример с меня, Герберт. — Не разбрасывайся и общайся с ними только по необходимости.
Но отношения в школе складывались у Герберта очень хорошо. Он оказался трудолюбивым и далеко не глупым мальчиком. Он отвечал «на отлично» и проявил способности к арифметике.
— Раз так, — решил Сэмюэль Санбери, — пусть будет бухгалтером. Для хорошего бухгалтера всегда найдется хорошее место.
И тут же было решено, кем станет Герберт. Мальчик быстро рос.
— Кажется, Герберт, ты скоро догонишь отца, — сказала однажды миссис Санбери.
Когда Герберт закончил школу, он перерос отца на два дюйма, а, достигнув пяти футов десяти дюймов, остановился.
— Самый лучший рост, — сказала миссис Сэнбери. — Не слишком высокий и не слишком низкий.
Он был симпатичным юношей с правильными, как у матери, чертами лица и ее же темными волосами, а от отца он унаследовал голубые глаза, и хотя он был очень бледен, кожа его была гладкой и чистой. Сэмюэль Сэнбери устроил его в бухгалтерскую контору, из которой дважды в год посылали бухгалтеров в его собственную фирму, и когда Герберту исполнился двадцать один год, он уже каждую неделю приносил матери хорошенькую кругленькую сумму. Она выдавала ему три монеты по полкроны на завтраки и десять шиллингов на карманные деньги, а все остальное откладывала на его имя в страховой банк на черный день.
Ложась спать в тот вечер, когда Герберту исполнился двадцать один год, мистер и миссис Санбери (а между делом хочу заметить, что миссис Санбери никогда не «ложилась спать», она «отходила ко сну», а мистер Санбери, не будучи столь утонченным, как его жена, всегда говорил: «Ну, я — на боковую»), так вот, когда мистер и миссис Санбери легли спать, миссис Санбери сказала:
— Люди не понимают своего счастья. Слава Богу, хоть я понимаю. Лучше нашего Герберта не найти. Никогда не болеет, и мне с них никаких хлопот. Это лишний раз доказывает то, что, если воспитывать ребенка правильно, он будет тебя достоин. Подумать только — ему уже двадцать один! Даже не верится!