Очень много лет Егор Иванович жил в разъездах между Жереховым, Ореховым и Фетиньиным. Он очень любил и умел хозяйствовать на земле, хотя и здесь был гораздо более заботлив, аккуратен и бережлив, нежели предприимчив: не умел и, надо думать, не считал правильным ставить во главу угла выжимание прибыли из хозяйства, из земли, из работников. Он действительно главным образом заботился о том, другом и третьем. И эти усилия экономически лишь немного превышали затраты. Пока был жив граф Валериан Николаевич никто с него эффективного хозяйствования и не спрашивал. Но после кончины Валериана Николаевича в 1857 году наследники Оболенские все чаще стали предъявлять своему управляющему претензии. Нередко бывало так, что представленные им к оплате счета, скажем, на потребовавшееся поновление прорванной плотины не принимались, приходилось покрывать расходы из своих скудных средств. И все же немало лет Егор Иванович прослужил и у Оболенских, и затем и у Леонтьевых, их наследников, и только уж потом сменил его тот самый выше помянутый управляющий-лесовод Гуд, а Егор Иванович уехал в Тульскую губернию, чтобы снова стать управляющим, только теперь имениями своего старшего сына Ивана.
В начале 70-х Иван Егорович, в то время товарищ прокурора в Туле, женился первым браком на молодой вдове князя Гагарина Варваре — Вавочке, как ее звали в семье, получив за ней обширное и богатое имение Новое Село на берегу реки Шат. После кончины жены Иван Егорович остался совладельцем имения вместе с матерью покойной, но потом ему удалось довыкупить все имение, использовав на эти цели приданное второй жены — Ольги Гавриловны Новиковой, невесте так же весьма богатой.
И все-то годы — вплоть до кончины своей, Егор Иванович так и провел в Новом Селе, там же обрел и вечный покой на погосте храма в честь Успения Пресвятой Богородицы.
Жуковские часто бывали в Жерихове. Собирались туда прокатиться молодые Жуковские и Микулины и в то, памятное 1903 года лето, которое все медлит и медлит начаться в моем повествовании… Тогда-то в Жерихове можно было пройтись по старинному дворцу изящнейшей архитектуры, помолиться в древнем храме, постоять в спальне у ложа, на котором почивала сама императрица Екатерина II и вообще напитать душу этой удивительной русской усадебной красотой. Тогда еще там, в немыслимо безобразных, душераздирающих развалинах не было специального психоневрологического диспансера, который обосновался в Жерихове в последние годы XX века.
Но мы с вами, дорогой читатель, все-таки обязательно отправимся к Жериховским достопримечательностям, вот только отправимся мы туда мысленно вслед за юными Верой и Катей Микулиными, да еще и с их кузиной Машурой и кузеном Жоржем, о встрече с которыми в то памятное лето рассказ — и удивительный! — непременно будет впереди; да поедем еще и с самим Николаем Егоровичем и другими старшими членами семьи Жуковских-Микулиных… И обязательно отправимся мы все в том же «Ноевом ковчеге», да по оврагам, да по речкам разлившимся от летних ливней, вот тогда и узнаем, каково-то весело путешествовать по своей родной земле, никем еще не испоганенной, прекрасной, да с чистым сердцем, не обремененном отяготительными земными богатствами, со своими близкими-родными и с любовью, с благорасположением всех ко всем, непременно скреплявшем в былые времена такие большие и дружные русские семьи…
Такая семейная идиллия и полное в семье душевное равновесие могут показаться современному человеку уж как минимум, неправдоподобными и сильно приукрашенными: мол, как же это может быть, чтобы в семье, где в наличии три поколения — да еще с зятьями и шуринами, с племянниками и не было никаких даже внутренних, даже скрытых противостояний и напряжений? А ведь так действительно было. Во всяком случае, в семье Жуковских, а потом в семье Микулиных, а еще потом в семье Домбровских, которую по причине отсутствия деда-эмигранта, возглавляла бабушка Катя.
…Однако пока нам еще рано двигаться в Жерихово: июль еще не наступил, кузен Жорж в гости к сестричкам еще не приезжал, Николай Егорович тоже еще не закончив лекций в Московском университете не отправлялся в Орехово, а мы в это время даже окрестности Орехова еще не населили. А как без этого? Ведь надо же нам прежде хотя бы в воображении населить здешние места их бывшими владельцами и обитателями, восстановить, хоть на живую нитку все дружеские связи, соседства, привязанности и родства — все то, без чего, как без кровеносной системы, не мог бы существовать ни один организм, в том числе и такое небольшое сообщество как семья, род, да еще в русской деревенской северной глуши. Помните, как Пушкин в «Евгении Онегине» подробно и любовно выписал деревню, — и Лариных, и всех их соседей, и ведь не случайно, что именно в деревне-то и завязались все сюжетные сцепления романа. Такова была старинная русская жизнь. Все завязывалось на земле … Связи деревенские в те времена играли не только не последнюю, а гораздо чаще и главенствующую, промыслительную роль в устроении судеб обитателей дворянских гнезд России. В городах служили, вывозили в свет невест, учились, проводили немногие зимние месяцы, проигрывались в карты (те, кто играл), но жили в полном смысле этого слова в своих деревенских вотчинах, в своих стародавних родительских углах. Званка у Державина, Большие Вяземы, Михайловское и Болдино у Пушкина, Долбино у Киреевских, Спасское-Лутовино у Тургенева, Ясная Поляна у Толстого, Даровое у Достоевского, Бунинское усадебное детство, заброшенное в степные пространства средней сердцевинной Руси… Елец…
Именно там — среди вольной природы и свободного дыхания пространств, в этой бескрайности богопронизанных далей, в больших и малых усадьбах, даривших — даже при крайней бедности и последней простоте — непередаваемое чувство защищенности и надежности родных, хотя зачастую и вовсе голых и разве что обтесанных стен, теплоты и уюта семейственности, без которых не может человеческая жизнь ощутить ни своего места в этом холодном мире, ни полюбить эту земную, пусть и временную, но родную колыбель, — именно там, в этом сопряжении простора, русских свобод (куда ни глянь, куда ни кинь!) и русской убогости и бедности (даже обычного дворянского быта — смотрите у Бунина, да и у Тургенева найдете, а про крестьянский быт и не говорю, а только плачу и молюсь!) — мог только раскрыться и расцвести во всем богатстве своей национальной самобытности талант русской духовной личности…
А прошлое и его тихий, еле слышный голос, что-то невнятно вещающий все новым и новым поколениям, приходящим в эту жизнь, чтобы пустить свои корни на своих Богом дарованных местах? Здесь-то уж сама история места, и даже его забытые или вовсе уже никому не ведомые тайны, и более того — сама духовная первооснова сих мест — разве не действовали они на нас даже тогда, когда мы ничего ни об истории, ни о первосущности своей земли даже и не знали? Ведь не случайно же остались в памяти народа предания о засилии темных духов на Маковце, куда в свое время пришел и начал подвизаться в дремучих лесах преподобный Сергий Радонежский, или Бородинские предания, жившие еще задолго до самой исторической битвы, связанные с удивительной топонимикой этого священного места — река Колочь, ручей Огник, Стонец. Казалось бы, Бородино уже исполнило свое предназначение, но пророчества-то устремлены к последним временам… Или святые предсказания преподобного Серафима Саровского о Дивееве, которое не сможет одолеть Антихрист…