Не это ли имел в виду Гоголь, когда в полемике с холодными позитивистами-западниками говорил о том, что пусть на Руси и было недостаточно света, зато тепла много было. Слово «свет» в данном случае было употреблено в понимании позитивистов, для которых «свет» — это атеистическое «европросвещение», культ человека и культ человеческого позитивного знания, культ «видимого» и полное пренебрежение к тому невидимому, которое познает, любит и чтит верующий человек.
Это тепло передавалось на Руси по наследству, этим теплом согревались и освящались младенцы еще в материнских лонах. Тепло это святило весь быт, внутрисемейные и внешние отношения людей, являло замечательную с в я т у ю простоту в поведении людей, а между духовным теплом и простотой в Боге есть самая, что ни на есть, непосредственная и прямая взаимозависимость. И тепло и простота — следствие духовной очищенности души от чуждых ей демонов, духов: «насельников»-паразитов, которые когда завладеют чьей-то душою, то оттуда на мир дышат леденящим холодом своих демонических энергий. И дело это в жизни вполне заурядное, на каждом углу ныне встречающееся. Только, если раньше, в старинной России, преобладало тепло, то нынче, несомненно, преобладает с большим перевесом холод, даже в, казалось бы, основательно верующей церковной среде. Вот почему не принимает душа дифирамбов современному состоянию нашего народа, даже воспеваемых из самых лучших побуждений: мол, унижен, народ русский, — надо дух поднять. Чтобы поднять дух, надо не замыливать народу глаза, а знать правду о нашем духовном состоянии и тех страшных духовных повреждениях, которыми обернулся для нас XX век. Нельзя крайне тяжело больному все время говорить, что он здоров и прекрасен. Пока не умрет благополучно… Лучше сказать с любовью правду и помочь восстановить свои былые силы.
…Есть такая древняя молитва Святому Духу — ее нашел один старинный, воспитанный в очень светлом духовном окружении, православный человек в Киево-Печерском Молитвослове издания 1876 года:
«Душе благий и истинный! Прииди ныне с высоты святыя Твоея и вселися в ны, отыми от нас сердце каменное, и даруй нам сердце плотяное, — и благодатным веянием Твоим потреби в нас тлетворныя страсти, и дух правый обнови во утробах наших, да облагодетельствованнные Тобою, мы единодушно воскликнем: видехом Свет Истины, прияхом Духа Небеснаго. Ему же со Отцем и Сыном подобает Всякая Слава, Честь и поклонение. Аминь».
Вот именно «плотяными», теплыми, отзывчивыми и были когда-то сердца нашего народа, разумеется, не в поголовном его исчислении, а, как говорят социологи, в выборочной совокупности, которая может довольно правдиво свидетельствовать и о состоянии целого.
Духовная благодать, несомненно, может передаваться в качестве залога добра и по наследству, хотя при этом действует, как того сама хочет. Но если человек нерадит о ее преумножении, а как тот Евангельский раб, закапывает свой единственный, полученный от Бога талант в землю, то не только благодать от него отымается, — «Возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов. Ибо всякому имеющему дастся и приумножится; а у неимеющего отнимется и то, что имеет…», но и человека такого нерадивого ждет худой конец: «А негодного раба выбросьте во тьму кромешную; там будет плач и скрежет зубов» (Мф. 25: 14–30).
То, что происходило в духовном средоточии русской жизни в течение ста лет от второй половины XIX века до середины века XX, можно охарактеризовать как сначала медленное, а с первых лет XX века — стремительное истаивание тепла, угашение огня русских сердец. Благодать еще медлила в конце XIX века, еще действовала словно по инерции, но она не преумножалась — вера и ж и з н ь п о в е р е разошлись, перестали питать друг друга, а XX веке эта благодать начала оставлять наш народ. Да, был «момент истины» в годы Великой Отечественной войны, было начато воскрешение духа народа, но по мере погружения в материальное, по мере восстановления быта, а то и комфорта, духовное, как не имеющее глубоких корней в себе, — они были, увы, вытравлены! — тоже быстро истощилось.
Внутренний холод и подвел народ к началу роковых девяностых. Народ, потерявший духовное тепло и даже память о нем, сам готовил себе петлю…
* * *
Д у ш е в н о е тепло может быть производным от д у х о в н о г о источника — огня Веры и Любви, а может и не быть. Разницу легко опознать: душевное тепло, несомненно, вас обманет, как только будут затронуты самолюбивые личные интересы «душевного» человека. Источение тепла сразу прекратится и из-под обманчивой маски задушевности выглянет мертвый оскал несгибаемого эгоизма, который, пожалуй, и задушить вас запросто не задумается…
Возвращаясь к истории Мари и семейной жизни Жуковских во второй трети XIX века, замечу: не это пресловутое душевное тепло царило там, но подлинное, струящееся из источников духовных — из чистоты сердец, исполненных живой, теплой, несумненной веры во Христа, сердец, где пребывал уже и Сам Господь. А в доме, в который приходит Христос, просрамляются, изгоняются и уничтожаются демонические излучения зла: «…Какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою? Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным? Какая совместность храма Божия с идолами? Ибо вы храм Бога живаго, как сказал Бог: вселюсь в них и буду ходить в них; и буду их Богом, и они будут Моим народом» (2 Кор. 6:14–16).
Анна Николаевна была строга, но всегда ровна, спокойна, тверда, и при этом ни грана злобы не было в ней и не вздымался гордостно ее дух, и не воздвизалась в ней злоба, раздражение, высокомерное к кому-то презрение: все дети и внуки знали, как она внутренне справедлива и добра. Не вила в ней гнезда злоба…
Мягок, рассеян, крайне добродушен был Николай Егорович, по-доброму весел — никогда не спорил и не ссорился с обидчиками. И когда грубо и неприлично поступил с ним меценат Рябушинский, на деньги которого, но под полным научным и практическим руководством Жуковского и его учеников создавался авиационный центр в Кучине (ныне ЦАГИ им. Жуковского в городе Жуковском) — Рябушинский имел на него свои коммерческие виды, ему нужны были прибыли, а Жуковскому развитие авиации в России, вступавшей в мировую войну. Потому Рябушинский хотел, когда уже дело было крепко устроено, отделаться от бескорыстного Жуковского причем самыми неблаговидными способами, — Николай Егорович, перед которым однажды закрыли двери станции, просто сказал ученикам: «Пойдемте отсюда».
Жуковский не только помогал всем вокруг, кто просил и кто не просил, — он помогал не только материально, но, прежде всего излучением тепла, сострадания, любви его отзывчивого сердца. «Не тесно», не тесно было множеству людей в его сердце, оно словно еще и еще расширялось с каждым годом, вовлекало в себя все больше и больше имен, охватывало разные сферы жизни…
Не случайно, в наследии Жуковского огромное место занимают изобретения вещей, имеющих прикладной характер — от чулочно-вязальных машин и тому подобных приспособлений в молодости, до нахождение гениальных решений для переустройства московского водопровода, разрешения сложнейших теоретических задач в строительстве подводных лодок, в артиллерии — в зрелости. Это отдельный рассказ и мы к нему еще вернемся впереди в четвертой части нашего повествования, которая будет называться «Русская Цусима». Там мне хочется на примере научной судьбы Николая Егоровича посмотреть, как была востребована вся эта гениальная широта русского гения, чистая и бескорыстная жажда служения Родине, когда уже весь почти русский небосклон затянули грозовые тучи и все барометры показывали на «шторм», а то и на «бурю»…
Такой же как брат — по сердцу — была и Машенька, хотя она и не имела столь мощного, руководящего и движущего всей ее жизнью импульса к научной, творческой, или к какой-то иной деятельности, подобного тому, который владел всеми летами и днями ее гениального брата.
И вот здесь я подхожу к одному очень важному для меня перекрестку — отношению моей бабушки к судьбе Мари в ее устных и письменных воспоминаниях, где образ Марии Егоровны действительно смотрелся несколько блекло, печально, или же — умаленным?.. Мол, будучи разносторонне способным, и довольно творческим человеком Маша не стремилась к поискам «своего правильного пути» (любимое выражение бабушки), своего д е л а, своего творческого самораскрытия в жизни.