Над кортежем реяли чёрные птицы — вороны. Они всегда сопровождают своего господина и являются единственными слугами, которым действительно можно доверять.
Кроме, Брентано, разумеется.
Я оторвался от шейки фаворитки, втянул клыки, достал батистовый платок с кружевными краями и золотыми вензелями, промокнул губы, и небрежно отдал платок светловолосой девице, чтобы прижала к ране. Затем с усмешкой спросил у Брентано:
— Мой дорогой Альберих, неужто после всех лет службы, ты до сих пор не в силах снести вида моей трапезы? Право же, ты ранишь меня в самое сердце.
— Полагаю за бестактность таращиться на лорда, когда тот кушает.
Я рассмеялся.
— Бестактность? Что ж, пусть так. Но ответь мне, любезный друг, неужто жертвенная чаша, которую ты получаешь в святилищах нашей всетемнейшей богини, столь хорошо удовлетворяет твой аппетит, что в тебе не остаётся ни капли соблазна разделить горячую кровь этой женщины со мной?
— Кровь есть кровь, мой господин. Неважно сочится она по человеческим венам или плещется в кубке.
— Отнюдь, — я провёл пальцами по раненой шейке фаворитки, та томно откинула голову набок, готовая продолжить верную службу своему покровителю и даже поделиться собой с его вассалом, коли герцогу будет угодно. — Касаться ли губами холодного металла или нежного бархата кожи? Глотать ли почти остывшую жижу или вынимать сладостное тепло непосредственно из источника? Второе, несомненно, радостнее для всякого вампира, даже для такого ханжи. И не притворяйся, что не желаешь отведать нашу любезную Агнесс.
— Коли прикажете, — сухо отвечал Брентано.
Я вздохнул и покачал головой.
Неисправимый сухарь. Сам я тоже не возражаю, когда люди режут вены ради удовлетворения моего голода, но употреблять кровь только из кубка считаю чем-то противоестественным. Альберих же людей не кусает принципиально, хотя не является идейным последователем ранних калихан. Его голова попросту набита бреднями о свободе выбора, которые никак не желают выветриваться. Будто всякий жертвователь является в храм по доброй воле, а подставивший вены для укуса обязательно находится под внушением.
Тем не менее, Брентано верный и надёжный соратник, доказавший это тремя сотнями лет службы и неоднократно прикрывавший меня в бою, ну, а воевать мне доводится часто, и занимаюсь я этим ремеслом с истинным наслаждением, ведь оно приносит не только мрачную славу, но и существенный доход.
Умер Альберих в преклонные годы: клинок ни одного противника так и не сумел достать его, зато подкрался инфаркт. Благословенный инфаркт, я бы сказал. Честное слово, состарься он ещё лет на пять, и я лично свернул бы ему шею. Мне и так теперь приходится постоянно созерцать это напоминание о том, каким мог стать я, пойди всё своим чередом.
Брентано присягнул мне на верность ещё во времена Сигизмунда, когда мы оба были молоды и смертны. Его семья служит моей с давних пор, и честь её Альберих не запятнал ни разу.
Чего с прискорбием не могу сказать о собственных родичах.
Колдовской дар редко наследуют сразу несколько детей одних родителей, но нам с братом повезло. Герберт был младше меня всего на два года, так что на обучение ко двору императора нас отправили вместе. Не стану вспоминать кошмары, которые мы пережили в те юные годы, скажу лишь, что они сплотили нас сильнее прежнего.
Потому сложно описать, какой стыд, боль и страх я испытал, когда во время торжественной церемонии благословения Герберт отказался испить кровь из кубка, протянутого самим Сигизмундом. Наш отец к тому времени был уже дважды мёртв, так что официальным главой фон Шнайтов считался я. С трудом, но мне удалось погасить гнев императора, а Герберт навсегда потерял его расположение и отправился в Шнайт — на нашу малую родину, так сказать.
— Что ты творишь! — я гневно мерил гостиную шагами. — Ты хоть понимаешь, какое бесчестие навлёк на семью?
— Я не стану вампиром, Вальд, — он в сотый раз тряхнул головой, как упёртый ишак. — Не буду пить кровь, не собираюсь никого подчинять своей воле и колдовать для Сигизмунда тоже не буду.
К тому времени мы уже прошли предварительный отбор и числились в качестве главных кандидатов в дюжину личных магов императора. Нам предстояло исполнять для его величества самые мрачные и трудоёмкие ритуалы, но и награда нас ждала соответствующая. Для сыновей мелкого барона такая карьера была недостижимой мечтой.
Моей, по крайней мере. Однако братец её не разделял.
— И что ты собираешься делать? Останешься смертным, будешь сидеть в замке и покрикивать на прислугу? Я не хочу видеть, как ты медленно увядаешь, так что не жди меня в гости. Останешься здесь, мы больше не свидимся.