Посмотрев на запястья, обнаружила вчерашние кровоподтёки. Потрогала лоб — шишка на месте. Задрала подол — коленки оказались содранными. И тут же начали саднить, будто вспомнив про забытую обязанность.
Блин, вроде всё должно было уже зажить. Когда я с лестницы скатилась, ушибы быстро прошли. Похоже, от заражения вампирской кровью совсем проку нет.
Надо как-то заставить себя встать. Если останусь в постели, начну прокручивать всё в голове. Снова и снова, пока не сойду с ума.
Нужно занять себя делом, тогда полегчает… наверное.
Я полезла в рундук за старой одеждой. Случайно нашла куколок, подаренных Анной на прощание. Косы из шерстяных нитей, сшитые вместе руки. Не выдержав, я разрыдалась пуще прежнего и прижала их к груди.
Аня, как же мне тебя не хватает…
Тут меня будто молнией шарахнуло. Если я вчера распалилась так, что пришлось окунать в ледяную ванну, да ещё доски у той обуглились…
Рука непроизвольно залезла в вырез горловины и нашарила шнурок. Легкие с облегчением спустили воздух. Нет, мамины волосы не пострадали. Странно, но я очень рада, что так. Кроме этой памятки у меня с собой только её сердоликовый гребень.
Умывшись, чтобы прийти в себя и смыть следы рёва, я стянула рубашку и хотела надеть чистую, но остолбенела — на ткани была кровь. Пару секунд я просто пялилась на красное пятно, потом сообразила, что это такое. У меня две сестры, так что про регулы я очень даже знаю. Либенка в первый раз такую истерику закатила… Блин, вот прямо сейчас только этого не хватало. Я так надеялась, что ещё год-два их не будет.
Решив этот вопрос с помощью платка и ваты, я переоделась в платье, заплела косу и вышла на палубу.
Радек с Демиром тут же прекратили говорить и посмотрели на меня с такой жалостью, что захотелось уползти обратно. Но светловолосый растянул рот в фальшивой улыбке и сказал:
— А, рыжик, проснулась? Хорошо, а мы тут ну, э-э… Ты сегодня, наверное, обед не готовь, пойди, отдохни, что ли…
Блин, все меня отправляют обратно в койку.
— Нет, я лучше сготовлю. Борщ будете?
— Ты бы не утруждалась лучше, — сказал мурадец с мягким участием. — В кое-то веки мы и сами справимся с печкой.
— Вы не переживайте, от котелка не надорвусь, — резковато получилось.
Ну и ладно!
Направившись к трапу, я заметила, что моя вчерашняя одежда поласкается на ветру.
— Это Войко постирал, — сразу же сказал Радек.
Я ничего не ответила, просто спустилась в кубрик. Позже пришло осознание, что шмотки не пострадали от огня, точно как власяник. Одежда вся изодранная, но не подгоревшая. Странно это. Будто огонь почему-то щадит мои личные вещи. Ну, если подумать, я же не обожглась сама, даже волосы не сгорели. Может, дело в моём поте? Он ведь одежду очень хорошо пропитал и гайтан с замотанным локоном тоже.
Фу, потливая магия, гадость-то какая.
Я разожгла лампу и направилась в кладовку за продуктами. От бочек со льдом больше не исходило морозца. Подняв по очереди их крышки, я убедилась, что кусков вечной мерзлоты там больше нет. Блин, неужели у меня как-то получилось растопить лёд, который не должен таять месяцами? Это же сколько жара из меня должно было выйти?
Мяса с рыбой я нигде не нашла, бурдюки с кровью тоже пропали. Пришлось подняться обратно на верхнюю палубу.
— Дядя Радек, а где все продукты, что в бочках были?
— А, мы всё за борт свесили, что б хотя бы водой остужалось. Погоди, сейчас достанем.
Пока Демир вытягивал канат с мокрым мешком на конце, блондин облокотился на планширь и спросил:
— Так чего там наш упырёк вчера со льдом-то натворил? Ты так кричала, перепугалась, поди.
Я не придумала, что ответить, так что просто пожала плечами. Допрашивать меня не стали, просто вытащили плотно завёрнутый в парусину кусок говядины для борща и забросили мешок обратно.
Поставив котелок с мясом на огонь, я стала нарезать овощи. Получалось всё монотонно, я впала в какое-то пустое состояние, делала всё неосознанно. Ни с кем больше особо не разговаривала, хотя ребята заходили. На любые расспросы отвечала односложно, на попытки перевести всё в шутку — вымученно улыбалась.
Мне не нужна их жалость и притворное веселье. Обсуждать произошедшее я не хочу, а в самых горячих местах даже не могу, потому что Рихард запретил.
Пока готовила, пару раз снова поднималась наверх. Сегодня обе вахты были на ногах и при деле, потому что последствия вчерашних бед надо устранить. Из трюма доносился шум. Я вспомнила, что выронила там пращу. Спустившись, обнаружила дядю Войко: он переставлял вскрытые ящики и бочки, посматривал в какие-то бумаги и раскладывал раскиданные вещи. Ему помогал дядя Эмил: сметал осколки фарфоровых изделий, наверняка страшно дорогих.
При виде кавардака, нахлынула непрошеная волна воспоминаний о том, как меня затащили сюда бандюки, но я одёрнула себя.
Они мертвы и больше не тронут меня.
Вилы в животе, разбитый череп, разодранное горло, свёрнутая шея…
Снова одёрнула себя и убежала по ступеням раньше, чем старпом разогнул поясницу и посмотрел на меня с добродушной усатой улыбкой, полной сострадания.
За обедом царила напряжённая атмосфера, все старались ненароком не ранить меня, порой в тишине становились слышны не только привычные стоны шпангоутов и скрип светильников на крюках, но и шорох верёвочек, на которых висела столешница.
Однако ребята всё же проболтались о кое-каких интересных моментах, от которых мне стало ещё хуже. Я узнала про контрабанду, из-за которой всё случилось. Оказывается, вот что за ценный груз Рихард так хотел побыстрее вернуть. Всё же он задница…
Здоровенная клыкастая задница!
— Ты хоть немного поешь, — сказал Войко, прихлёбывая борщ с хлебушком.
Я нехотя пихнула ложку в рот, но вкуса вообще не почувствовала. Навалилось тяжёлое, гнетущее чувство неотвратимости ещё худших бед, чем уже случились.
После, когда все разошлись, а я взялась переставлять тарелки в судомойню, Войко осторожно сказал:
— Лапушка, если тебе нужно поговорить, обсудить с кем-то…
— Нет, — помотала я головой. — Ничего не хочу вспоминать.
Он просто кивнул и больше не стал пытаться меня растормошить.
Разобравшись с кухней, я всё же притащила в каюту тазик — но не для мытья, а для стирки. Вытаскивать окровавленное бельё на обозрение команды я бы ни за что не стала, так что постираюсь прямо здесь. И если немного мыльной водички затечёт в щели к спящему вампиру — я не виновата, обстоятельства.
Надо было сразу начать оттирать: кровь проще вывести, если она не въелась. Но уже ничего не поделаешь, придётся размазать кашицу из соли поверх пятна и подождать.
Занялась я этим, присев на тахту и тут же подумала: а ведь могло и на плед пройти. Он тёмный, но вампир-то учует. Так что сперва засунем в тазик его. Пришла другая мысль: а ведь у вампиров чудесное обоняние, значит, Рихард не только оставшийся в каюте запашок учует, но и меня… Да и наплевать.
Кровь, кровь, кровь… Всюду только кровь. Теперь я её ненавижу.
Пока стирала, никак не могла прогнать картины из склепа, вспоминала потёки тёмного багрянца в щелях между каменными плитами. На языке оседал солоновато-медный привкус и затхлость вековой пылищи. Я вспоминала глаза главаря шайки, когда в его шею вгрызался Альгер. Причмокивание, подёргивающийся кадык, скребущие по камням грязные ногти…
Начало немного трясти, но стирку я всё же закончила и развесила бельё, а вот высохшую одежду сняла и вернулась с ней обратно в рубку.
Теперь я сидела и пришивала заплатки к коленям на штанах. Шмыгала носом и утирала слёзы рукавом. Смотреть на эту одежду было тошно. Уже закончив работать иголкой, поняла, что не смогу снова её надеть. Придётся просить Рихарда купить мне новые шмотки, и он купит, потому что этому подлецу тоже меня жалко.
Глава 2
Рихард фон Шнайт
Вечерок не задался сразу.
Стоило мне проснуться и высунуться из убежища, как взору немедленно открылась дивная картина: девчонка сидела на рундуке под окном и сосредоточенно плела сеть. Дурной знак. Я взъерошил волосы и выбрался из люка.