От волнения она широко распахнула дверь в маленькую горницу:
— Извини, Володя, что помешала. Он ушел среди урока.
— Кто ушел? Оскар? — Владимир порывисто встал. — Да как же так? Заболел, что ли?
— Я… Как это по-русски? — Проминский, позабыв, что у него дымится трубка в руке, вошел в открытую дверь. — Виноват есть.
Владимир Ильич, не замечая едкого табачного запаха, стал расспрашивать, как это произошло. Потом сказал:
— Ничего. Устроим каникулы. Мы с Яном Лукичом сходим…
Вспомнив о дымящейся трубке, Проминский шагнул в прихожую. Владимир Ильич остановил его:
— Я сегодня работать уже не буду, — можно и здесь подымить. У нас же Елизавета Васильевна курит… Так, дорогой мой Ян Лукич, наконец-то мы сходим на рыбалку. За налимами! С колокольчиками! Потом с тобой, Надюша, побываем за Енисеем. Тебе давно хотелось. А Оскар одумается. Придет. Не может не прийти. И мы ему позднее как-нибудь напомним в мягкой, шутливой форме, что временем надо дорожить, — его у нас не так уж много.
4
В канун петрова дня, для шушенцев не только долгожданного розговенья, но и престольного праздника, звонарь вызванивал в мелкие колокола что-то похожее на разудалый перепляс. Богомольцы расходились от вечерни.
Владимир Ильич шел навстречу им. У ворот церковной ограды столкнулся со Стародубцевым.
— Вовремя идете, — сказал учитель и, приподняв фуражку, многозначительно добавил: — Оба там.
— Кто «оба»? Мне нужен только священник.
— Без псаломщика не обойдетесь. Я венчался — знаю. Сейчас они учинят вам «обыск», с божьей помощью.
— Хорошо, что не с жандармской.
— В церковную «обыскную» книгу запишут. «По указу его императорского величества».
— И в церкви «по указу»?! Как говорится, к каждой бочке гвоздь!
— Такой уж порядок. А вы, позвольте полюбопытствовать, кого в посаженые отцы попросите?
— Никого. Абсолютно никого.
— По обычаю полагается. И мне слышать довелось: Симон Афанасьевич счел бы за честь. Говорят, готов тройку с бубенцами…
— Знаете что? — Владимир Ильич взял учителя за пуговицу пиджака. — Я послал бы его к черту, но вы постесняетесь передать. Скажите только: как-нибудь без него обойдемся.
— И лучше будет… А у меня к вам сердце повернулось, когда вы помешали мужикам на кулачки сойтись, ребятишек остановили. Потом грифельные доски помогли…
— Трав да кореньев собрали?
— Есть белена, дурман. Солодкового корня накопаем. Осенью соберем валериану, одуванчик. Как договорились с провизором Мартьяновым.
— Он обещается приехать. Готовьте добычу.
— А вы, я слышал, переселяетесь на берег Шушенки? Туда, где декабрист жил?
— Совершенно точно.
— Я о них, о декабристах, к моему стыду, толком ничего не знаю. В семинарии не упоминали.
— Могу рассказать, если вас так интересует.
— А потом… — Стародубцев приподнял по два пальца и сложил их крестообразно. — За решетку… А у меня ведь семья.
— «Волков бояться, в лес не ходить». И еще есть пословица о празднике на нашей улице. Не опоздайте на праздник.
Псаломщик Тыжнов гасил свечи перед иконостасом, и в церкви терпко пахло нагаром фитилей.
Отец Иоанн, сняв ризу в алтаре, уже направился к выходу. На нем были опойковые сапоги и длинный подрясник из коричневого люстрина, лоснящийся на животе, плечах и локтях.
Увидев перед собой «политика», вынужденного не первый раз приходить с одной и той же нуждой, он, поглаживая бороду, с ехидцей подчеркнул, что всегда рад «чадам божиим», и пригласил в боковую клетушку, где хранились книги, свечи, просфоры, бумажные венчики для покойников, купели для крещения и еще какая-то церковная утварь.
— Пост сегодня кончается. А о моей просьбе вы уже знаете.
— Вспомнили, заблудшие, церковь господню.
— Я хотел бы заранее уплатить за требу, именуемую венчанием.
— Платят подать. За требу вносят лепту в сокровищницу церковную.
— Одно и то же. А вам я уже говорил, что в департаменте полиции с моей невесты взяли подписку о немедленном вступлении в брак.
— Церковь служит вседержителю небес, подчиняется токмо Святейшему синоду.
— Однако вы сами говорите, что нужны полицейские бумаги.
— От пришлых, как вы. И к сему присовокуплю, — возвысил голос отец Иоанн, — святая церковь бракосочетает по взаимному согласию и радению. — Он, развернув книгу на углу стола, ногтем подчеркнул строку. — Зрите самолично: «а не по при-нуж-де-ни-ю».
— В нашем взаимном согласии никакого сомнения быть не может, и моя невеста Надежда Константиновна Крупская в любую минуту подтвердит это. Но я не знаю, сколько у вас взимается?
— Таинство святого бракосочетания, сами разумеете. Причт облачается…
Владимир Ильич положил на столик несколько хрустящих бумажек.
Послышались шаги псаломщика. Отец Иоанн поспешно взял деньги, подержал перед глазами и опустил в выдвинутый ящик стола.
Догадываясь о предстоящей требе, Тыжнов пригладил волосы, сел перед развернутой книгой, перекрестился и, обмакнув перо в чернила, выжидательно глянул через плечо на священника. Отец Иоанн благословляюще помахал рукой:
— Во славу божию!.. — Просителю пообещал: — Не премину завтра же после обедни совершить первое оглашение. После чего — паки и паки, со всем благолепием. В праздничные и воскресные дни. Яко же требуется и соблюдается издревле.
— «Закон-порядок», — вспомнил Владимир Ильич, едва сдерживая усмешку.
— «Его же не преступиши», — подтвердил отец Иоанн словесами из какого-то церковного поучения. — Такожде заведено во святой церкви. Зрите своими очами. — Отстранив руку псаломщика, он снова подчеркнул ногтем строку. — «По троекратному оглашению, сделанному в означенной церкви», сиречь в нашем храме святых апостолов Петра и Павла. И Наркисс Валентинович днесь же пометит грядущие оглашения: тринадцатого июня, пятого июля, двенадцатого дня того же месяца. А там и сочетаем во соизволение господне, ежели никто из прихожан «препятствия сему браку никакого не объявит».
— Что за дело прихожанам? И что они могут знать о нас?
— Будем пребывать во благоожидании. — Отец Иоанн указательным пальцем, как птица клювом, подолбил плечо псаломщика. — А про ту нескладицу, что не исповедались они, — умолчи. Святое причастие не принимали — тоже умолчи. Бог их простит.
У Владимира Ильича горело лицо, горели руки; сжав пальцы в кулаки, он сунул их в карманы пиджака.
Той порой псаломщик дошел до нужной печатной строчки: «священно-и-церковнослужители производили обыск о желающих вступить в брак, и оказалось следующее: а) жених жительствует…» И написал: «В приходе Петропавловской церкви, в селе Шуше…»
Слегка склонившись, Владимир Ильич читал текст, напечатанный старославянским шрифтом:
— «Оба находятся в здравом уме». Ну, это как видите. «Жених». Пишите — холост. «Невеста» — девица.
Тыжнов протянул руку:
— Пачпорт извольте предъявить. Рождение требуется прописать с точностью.
— Вы же знаете, моя невеста и я — политические ссыльные. У нас нет документов, но они уже исправником затребованы из тюремного отделения. Я родился десятого апреля тысяча восемьсот семидесятого года.
— Со слов не дозволяется. — Отец Иоанн, сложив руки на груди, посмотрел куда-то на потолок, словно оттуда подслушивал «всевышний», потом стал назидательно растолковывать. — Ежли бы вы состояли прихожанами и значились бы по «исповедальным росписям»… А егда же вы…
Псаломщик встал и, почесывая кончиком ручки за ухом, недоуменно спросил:
— Как же теперь?.. Страница испорчена… Похерить?
— Помедли смиренно, — остановил священник. — Прибудут бумаги, ибо начальство повелело.
Повернувшись, Владимир Ильич хотел было выйти, но священник многозначительным жестом придержал его и заговорил о приглашении «посаженого отца»: