— А ты — по Тубе! Сговорись с плотовщиками! — посоветовал Барамзин.
— Под этой горой тоже тряхнет! — рассмеялся Панин. — Даст памяти! Тут, рассказывают, барки с хлебом разбивает!
— Туба — не то, — крутнул головой Фридрих.
— Даже в Альпах я такой реки не видел! Силища потрясающая! — Владимир Ильич шагнул вперед, навстречу Енисею, куда спешила под обрывом Туба. — И чтобы водить плоты через его пороги, надо иметь не только отчаянную смелость, но и трезвый расчет. Иначе — о первый камень в щепки!
«Да, — мысленно согласился Шаповалов, — отчаянная смелость привела народовольцев к гибели. — Он хотел сказать это вслух, но, вспомнив об Александре Ульянове, сдержался. — А у марксистов верный план. И наш плот пройдет через все пороги».
Ульяновых провожали ранним утром… По обе стороны ходка шли до поскотины.
Вдруг Надежда Константиновна вспомнила:
— А сажень-то вчера оставили под горой.
— Я отыщу, — пообещал Панин. — Отдам старосте. А надзирателю скажу: увезли образцы камней.
За воротами поскотины тесинцы простились с гостями, наперебой закричали:
— Счастливого пути!
Конь, услышав голоса людей, остановился. Ульяновы оглянулись.
— До свиданья! — Владимир Ильич сдернул кепку. — Мы еще встретимся. Быть может, скоро встретимся.
Глава одиннадцатая
1
И они встретились в августе.
Для многих совершенно неожиданно…
…За две недели до того необычного дня в Шушенское приехали из Ермаков гости: высокий кряжистый Михаил Сильвин и, как девочка тоненькая, Ольга Александровна. Ульяновы уже не первый день поджидали их, встретили за воротами.
Выпрыгнув из кузова ходка, Михаил Александрович помог Ольге, одной рукой поддерживавшей длинное платье, спуститься на землю и хотел представить ее, но Владимир Ильич, еще не доходя до них, заговорил первым:
— По глазам вижу — пора поздравлять! — Пожал узенькую руку гостьи, обнял друга. — Давно ли?
— На прошлой неделе обвенчались. Без всяких затруднений. По вашему совету Оля зашла к губернатору…
— И привезла Мишелю бумаги.
— Да вы входите в дом, — пригласила Надежда. — Я рада познакомиться. Очень рада, — повторила она, незаметно для себя подражая мужу. — И мама. Все ждали.
— А мы не с пустыми руками. Держите посылку от родных. И письма Оля привезла.
— За письма особое спасибо. Как они там в Подольске устроились? Все ли здоровы? Приступы малярии у мамы не повторяются? Как она высмотрит?
И в доме Владимир Ильич продолжал расспрашивать. Об Анюте с Марком Тимофеевичем, о Маняше и Мите. Получив письма, извинился и ушел в дальнюю комнату.
Елизавета Васильевна принесла ножницы, разрезала полотняную обшивку посылки:
— Конечно, журналы, газеты, книжки…
— Бернштейн есть? — спросила Надежда. — Нет? Обидно.
— Коробки с печеньем, конфеты…
— Шоколадные? — заглянула Надежда через руку матери.
— Ладно тебе так. — Елизавета Васильевна шутливо отстранила дочь. — Книжки вам обоим важнее!
— Но я и сладкогрызка порядочная! И даже Володю помаленьку перевожу в свою веру! — Открытую коробку Надежда поднесла гостям. — Берите. Пробуйте московских.
Ольга взяла конфетку. Сильвин отказался.
— Да тут и папиросы есть! — всплеснула руками Елизавета Васильевна. — Не забыли! Спасибо им! — Взглянула на усы гостя, слегка зажелтевшие от табачного дыма. — Теперь и мы с вами угостимся! Пожалуйста!
— А Ильича вам не удалось соблазнить табачком? — рассмеялся Сильвин, разминая папиросу. — Нет? Помню по питерским сходкам. И ни тюрьма, ни ссылка не приучили его к табаку.
— У Володи, — сказала Надежда, — от дыма голова разламывается.
Владимир Ильич вернулся в столовую, спеша поделиться радостью:
— Необыкновенные письма! Спасибо вам, Ольга Александровна! Вы привезли нам что-то оч-чень, оч-чень важное!
— Что, что, Володя? — шагнула к нему Надежда. — Ты говоришь загадками.
— Да я еще сам точно не знаю. Где-то в книгах надо искать да расшифровывать или проявлять. Что-то такое, что можно было послать только с архинадежным человеком. — Ульянов взволнованно прошелся по комнате и, остановившись посредине, окинул взглядом всех. — В письме Ани есть строка: «Посылаю тебе некое «Credo» «молодых». И «кредо», и «молодых» — в кавычках. Можно предположить, что это за «молодые»!
— Из «Рабочей мысли»? — спросил гость, выбросив за окно окурок. — Кстати, мы возвращаем ваши номера этой газетки. Правда, изрядно потрепанные. Все товарищи в Ермаках читали и возмущались.
— Да? Единодушно? А не возмущаться невозможно. И здесь, — Ульянов одну за другой перекинул с места на место все книжки, присланные в посылке, — я подозреваю, запрятано что-то сродни модному немецкому оппортунизму. А Бернштейна все-таки не прислали? Это для сестер непростительно. И для Мити с Марком тоже. Четверо не могли достать одной книжонки!
— Достанут, Володя, — пыталась успокоить Надежда. — Пришлют.
— Но нам Бернштейн необходим сейчас. Немедленно. Всем нам.
Вошла Елизавета Васильевна, пригласила к ужину.
— А у вас найдется ваша малиновая? — спросил Владимир. — Наливка или как ее там?
— Все — на столе.
За ужином Ульяновы расспрашивали гостей об их селе. Получалось — Ермаки лучше Шушенского.
Главная улица прямая, как струна, натянутая на голубой лук речки Ои. За речкой — тайга на увалах. Немного дальше — Саянский хребет с его снежными вершинами. Недавно, испросив разрешение исправника, туда уехал с лесником на две недели Виктор Курнатовский.
— Молодец! — воскликнул Владимир Ильич. — Мы с Сосипатычем собирались в тайгу — за кедровыми шишками, за белками и глухарями, да так и не собрались. Вернее, не удосужился я.
— У тебя, Володя, еще впереди осень, — сказала Надежда. — Последняя…
— Будем надеяться, последняя осень здесь. Но теперь тем более не удастся.
— Я тоже не могу выбраться в тайгу, — нанялся за двадцать пять рублей письмоводителем к крестьянскому начальнику. Вот к вам и то едва вырвались, лишь благодаря воскресенью.
Продолжая рассказ о Ермаковском, Сильвин перечислил служилую интеллигенцию: учитель, мировой судья, акцизный чиновник, лесничий с двумя помощниками, врач и фельдшерицы.
— А как там Анатолий? Лучше ему?
— Не подымается, — вздохнул гость. — Обречен, бедняга.
— Ты говоришь так безнадежно…
— Наш доктор, правда, оптимист, уверяет Доминику, что еще не все потеряно. А Ольга Лепешинская сказала мне потихоньку: развязка недалека. Мы потрясены судьбой Толи. Живем в тяжком ожидании…
Сильвин умолк. И все за столом долго сидели недвижимо. Только самовар, остывая, нарушал тишину унылым шумом.
2
Когда гости улеглись спать, Ульяновы зажгли две лампы. Надежда занялась проявлением «Credo», написанного «химически» между строк старого журнала «Вестник Европы». Владимир, помня о своем правиле уведомлять обо всем родных каждое воскресенье, писал матери:
«Погода теперь установилась вполне летняя. Жары стоят сильные и несколько мешают охоте, на которую я налегаю тем сильнее, что скоро ей, пожалуй, и конец».
Да, ему будет не до охоты. После Шушенского, возможно, и ружья в руки не возьмет. И с Дженни придется расстаться. Не тащить же собаку за собой в Псков, тем более — за границу.
На секунду оторвавшись от конторки, нетерпеливо спросил:
— Ну что там?
— Сейчас, Володя, сейчас. Послание довольно длинное. Ане пришлось немало потрудиться с химическим переписыванием. Тут на полях ее приписка: «Измышления досужих литераторов! В жизни я не видела вокруг себя и в Москве ничего похожего». И вот еще: «До этого не дошла даже пресловутая «Рабочая мысль»!»
— Едва ли. По-моему, дальше «Рабочей мысли» идти некуда. Только в ренегаты.