В Хатанге стараниями опытного ветеринарного врача выздоравливали четвероногие путешественники. И как-то утром люди не увидели среди выздоравливающих Малыша. Его искали по всему поселку, расспрашивали у местных жителей: не встречали ли они мохнатого крупного пса? И в ответ слышали: «Все северные псы мохнатые». Тогда они говорили, что их пес вожак упряжки, но люди разводили руками. Долго надеялись, что. Малыш вот-вот вернется. Напрасно: пес исчез.
Выбрать правильное направление Малышу скорее всего помогло не собачье чутье, а место расположения базового лагеря. Базовый лагерь стоял на окраине Хатанги, закрытый с трех сторон домами поселка, с четвертой лежала тундра, откуда должны были появиться люди с упряжками собак. Туда, не раздумывая, и устремился Малыш.
Он долго бежал трусцой оглядываясь, а когда убедился, что его никто не преследует, тяжело дыша, повалился на снег. Все-таки Малыш чувствовал себя виноватым, а поэтому то и дело озирался по сторонам, боясь, как бы поблизости не появились люди. Он бежал и бежал дальше, смахивая языком пушистый снег, чтобы немного утолить жажду.
В тот первый день пес пробежал не менее 50 километров: такое расстояние ежедневно проходили люди экспедиции.
Глубокой ночью, натолкнувшись на высокие торосы, Малыш позволил себе передохнуть. Он спрятался от начавшейся пурги за торосами и, свернувшись калачиком, уснул.
Светало, когда его разбудили громкие голоса пастухов, гнавших оленье стадо к морю Лаптевых. Вдоль побережья снега лежит меньше, чем в тундре, и там олени могут кормиться всю зиму.
Малыш шарахнулся в сторону, будто пастухи хотели его поймать, хотя те прошли мимо высоких торосов, не заметив пса. Отбежав на значительное расстояние от места ночлега, он вдруг остановился, лег на живот и пополз. Теперь уже Малыш не озирался по сторонам, словно забыв об опасностях, и медленно полз, глядя перед собой в одну точку.
Олени изрыли копытами снег и на дне глубоких следов можно было увидеть лишайник, мох. К одному из таких следов и подкрадывался Малыш, а когда до него оставалось не более двух метров, изловчившись, прыгнул. Схватив зубами белую куропатку он, прижав уши, трусцой побежал дальше.
В этот день Малыш много раз пытался подкрасться к белой куропатке, зарывшейся в олений след, но всякий раз неудачно.
Чем дольше рыскал Малыш по тундре, тем настороженнее он вел себя: пугался малейшего шороха, моментально показывая клыки. Должно быть, его обуяли одновременно невероятная злоба и ужас, когда к снежному холмику, покрывшему за ночь спящего Малыша, тихо подошла пастушья собака. Малыш вылетел из снежного холмика, как черт из табакерки: шерсть на его спине и загривке стояла дыбом, а вытянутый хвост торчал не шелохнувшись. Испуганная собака присела Побеги она, Малыш несколькими прыжками настиг бы животное, устроив ей, по меньшей мере, хорошенькую трепку.
Но Малыш поступил мудрее. Опустив низко голову и поджав хвост, что на собачьем языке означает: «Вы меня не интересуете», он дождался, когда пастушья собака отправится к яранге, Малыш последовал за ней на некотором расстоянии. Пастушья собака замирала — останавливался и Малыш. Так на протяжении всего пути Малыш демонстрировал свое миролюбие. И только когда до яранги оставалось рукой подать, Малыш вытянулся на снегу, высматривая человека. Но кроме пастушьей собаки, успевшей добежать до яранги, поблизости не было ни одной живой души. Пес подошел к жилью пастухов, повиливанием хвоста выражая благодарность своему новому знакомцу за то, что тот не выдал его громким лаем.
Здесь Малыш подкрепился вяленой рыбой, которую запасают на зиму пастухи для своих собак. Да еще обнаружил под снегом и тут же откопал большой кусок моржатины, по всей вероятности, припрятанный собакой пастуха.
Переходя в поисках пищи от яранги к яранге, стоящих вдоль побережья, Малыш заметил балок геофизиков, едва не стукнувшись об него носом. Прижавшись к стене и закрыв глаза, пес задремал, вздрагивая, если ноги его подкашивались от слабости.
Вечером к балку вернулись уставшие геофизики с собаками. Собаки почуяли чужака и с остервенением набросились на него. Малыш огрызался, собаки, визжа, отскакивали в стороны и с яростью набрасывались на него вновь.